Сто лет Ленни и Марго

Мы посидели молча. Я все не могла поверить, что он и правда передо мной, отделаться от ощущения, что вижу сон. Или прорвалась сквозь барьеры времени и заглянула в жизнь, для моих глаз не предназначенную. Я слышала ответы на вопросы, которые вынашивала так долго, что и не надеялась уже узнать ответы.

– Я искала Джонни. Поехала за ним в Лондон через несколько лет после того, как он ушел.

– Правда?

– Но не нашла. В любом случае этого делать не стоило. По правде говоря, я ведь даже не знала, переехал ли он в Лондон. Только предполагала.

– И ты была права.

– Все хотела узнать, что с ним сталось.

– Джонни и правда жил в Лондоне пару месяцев, но там у него не сложилось, и в конце концов он переехал в Бристоль, стал работать на верфях.

– Он был счастлив?

– Да.

– Хорошую жизнь прожил?

Томас подался вперед, положил свою старческую руку на мою, такую же.

– Да.

Я вздохнула. Только это мне и хотелось узнать.

– Большую часть жизни он прожил в Бристоле. А лет десять назад вернулся сюда. Говорят ведь, что домой тянет, да? Под конец?

– И вот мы здесь, – сказала я.

– Мы здесь, – улыбнулся он.

Больница “Принсесс-ройал”,

Глазго, февраль 2014 года

Марго Макрей 83 года

Я проснулась в доме престарелых “Мурленде” от болезненного хруста в груди. Подумала, несварение желудка, но дальнейшие события показали иное.

Тревожная кнопка, так прозорливо предсказывавшая, что она мне понадобится, оказалась права. Она мне понадобилась. Я встревожилась не на шутку и надеялась, что кто-нибудь еще все поймет, забеспокоится и придет тревожиться вместе со мной.

Потом появилось лицо, которое я знала – знала, но не могла вспомнить откуда. А дальше все в тумане. Помню, как в отделении неотложной помощи с меня сняли кофту, приклеили электроды на подушечках, сделали кардиограмму, и я от души пожалела, что не надела лифчик.

В следующий раз опомнилась утром. После диагностической операции, не ответившей на все вопросы. Врач в платье с белыми цветочками под стетоскопом сказала, что для следующей операции мне нужно набраться сил и на это уйдет несколько недель. Роскошная дама с соседней кровати, громко цокнув языком, повторила:

– Недель!

Я заметила на ее красном халате монограмму “У. С.” и задумалась, какую же жизнь ведет человек, если ему так часто приходится распознавать свой халат среди других, что ничего умней и не придумаешь, как вышить на нем инициалы.

Врач задернула шторку вокруг моей кровати, подошла поближе. От нее пахло сладкими ванильными духами.

– Не беспокойтесь. Отдыхайте, и всё. Вы скоро окрепнете.

И я благополучно проживала день за днем в маленьком пространстве, огороженном шторкой. Где-то через неделю дама с монограммой дала мне книжку почитать и угостила парочкой груш – из личной вазы с фруктами, стоявшей у нее на прикроватной тумбочке. Она, как оказалось, тридцать лет проработала хирургом-гинекологом, а теперь “вот во что превратилась – самой противно”. Сейчас ее недвижимостью управляет бывший муж, но она уже которую неделю не может отсюда выйти: только одну инфекцию вылечат, появляется другая, и так без конца. Будь она своим лечащим врачом, саму себя бы невзлюбила – уж очень долго занимает койку.

– Попробуйте груши, – предложила она. – “Конференция”.

Через несколько дней мне пришло письмо.

Событие не такое уж невероятное само по себе. Но мне показалось невероятным.

Неужели в эпоху имейлов и СМС бумажные письма до сих пор летают по миру?

Пришло оно в мой почтовый ящик в доме престарелых “Мурленде”. Было извлечено и отдано помощнице Эмили, которой поручили привезти мне чемоданчик со сменой пижам и другими предметами первой необходимости.

– Вот, вам пришло, – сказала она, засовывая чемоданчик под кровать.

На конверте была марка с портретом незнакомого мне мужчины. И обратный адрес: город Хошимин.

На мгновение я почти перестала слышать милую Эмили, хотела только одного: распечатать письмо. Она же хотела рассказать мне, что у брата Джонни Томаса родился третий внук и как перед этим его дочь Эйприл предложила отцу жить вместе с ней и ее семьей. Эмили задержалась, мы немного побеседовали, а потом пришла медсестра делать мне укол от тромбоза, а потом принесли обед.

Я проснулась и была очень удивлена. Прежде всего потому, что и не заметила, как уснула. Поднос с обедом унесли, вчерашнюю газету тоже. И что-то еще. А вот что?

Я молнией выскочила из кровати. Вытащила из-под нее чемодан. Порылась в пижамах и кофтах, хотя знала уже, что его там нет. Стащила одеяла, подняла подушки. Сунула ноги в тапочки и, отдернув шторку, пошлепала к даме с монограммой.

– Мусорщик был?

– Что, простите? – Она сняла очки с носа, посмотрела на меня, прищурившись.

– Уборщик. Кто-нибудь мусор уносил?

– Да.

– Когда?

– Ну… – Хотелось встряхнуть ее, чтоб поторапливалась. – Примерно… уже давно, это точно.