Сто лет одного мифа

По телевидению передавали также премьеру Лоэнгрина в постановке Вольфганга на открытии Байройтского фестиваля. Вторая попытка руководителя фестиваля представить оперу в своей трактовке не произвела впечатления не только на телезрителей, но и на фестивальную публику, привыкшую к более смелой режиссуре и сценографии Виланда. Не помог и великолепно дирижировавший Рудольф Кемпе. По словам Готфрида, он испытал сильное облегчение, «когда после обычных скучных сцен байройтского спектакля передали песню в исполнении „Битлз“». После этого ему удалось выпросить у родителей разрешение провести остаток каникул во Франции. Но до этого пришлось заехать на несколько дней домой.

Вернувшись в Байройт, сын с неудовольствием отметил властные манеры, приобретенные отцом в его отсутствие, и его нетерпимость к окружающим: «Отец подпускал к себе только тех, кто был с ним во всем согласен, и принимал в штыки любую критику, прежде всего в адрес его постановки Лоэнгрина, особенно если ее пытались сравнивать с эпохальной постановкой Виланда 1958 года. Чтобы и дальше не усложнять отношения с отцом, я, вопреки своему убеждению, больше не стал высказываться по поводу новой диктатуры на фестивальном холме. Моя бабушка Винифред и хор коричневатых старых вагнерианцев приветствовали начало новой эры. Я был рад, что могу наконец уехать в Париж». В Париже Готфрид провел несколько незабываемых недель, совершенствуя язык на курсах в Альянс Франсез и общаясь с кузиной своего отца Бландиной (внучкой старшей дочери Листа, также Бландины), чей муж, участник французского Сопротивления, погиб во время немецкой оккупации. Слабо знакомый, как и дети Виланда, с творчеством Листа, он узнал от нее много интересного об их общем предке. Бо́льшую часть времени юноша проводил в Сорбонне, общаясь с тамошним студенчеством, но посещал также музеи и много гулял со взявшей его под свою опеку троюродной племянницей Даниэлой, у которой, судя по всему, были совсем другие художественные интересы (какое-то время она много общалась с французским кинорежиссером Жаном-Люком Годаром), зато примерно те же политические взгляды, что и у ее гостя из Германии: «Она страстно спорила, возмущалась социальной несправедливостью, постоянно пребывала в приподнятом настроении и на удивление креативно и конкретно формулировала свои общественно-политические представления. Это сохранившееся поныне духовное родство почти не оставляло места для Вагнера и Листа». После возвращения в Германию оставшийся на второй год школяр не торопился продолжать учебу в интернате и выпросил у директора право на свободное посещение занятий, пообещав, что сдаст экзамены экстерном. Получив таким образом свободу, он совершил с приятелем поездку в Восточную Европу, посетив Прагу и Будапешт. «Все наши мысли были заняты войной во Вьетнаме и студенческими волнениями в Западном Берлине и Париже, эти же темы были главенствующими в наших дискуссиях. Дома я защищал позицию студентов, приводя тем самым в ужас отца и сестру, которые почитали за лучшее встать на сторону истеблишмента».

Наступило жаркое лето 1968 года. Имевший за плечами кое-какой опыт политических дискуссий Готфрид хотя и не принимал активного участия в студенческих волнениях, но уже не считал нужным скрывать свои взгляды, чем неслыханно фраппировал не только родителей, но и продолжавшую принимать у себя «коричневых друзей» бабушку. Если ему теперь доводилось бывать в доме Зигфрида во время ее обычных приемов, она как бы шутя представляла его гостям: «Это Готфрид – друг большевиков и евреев».

Политические волнения не могли обойти стороной также фестивали, и скандал на Зеленом холме все же разразился. В тот год Вольфганг представил свою вторую премьеру подряд – на этот раз Мейстерзингеров. Он делал ставку на то, что публика, уставшая от абстрактной сценографии постановок его брата 1956 и 1963 годов, доброжелательно примет его традиционное сценическое решение. И часть публики оправдала его надежды. Готфрид писал: «Эта постановка показалась мне примитивной и даже беспомощной по сравнению с работами Виланда… Бабушка и бо́льшая часть малообразованных спонсоров были в восторге оттого, что Нюрнбергских мейстерзингеров наконец снова исполняют, как в „старые добрые времена“. Я воздержался от комментариев по поводу художественных достижений отца, однако резко возразил, когда стали прославлять коричневое прошлое».