Сто лет восхождения

Абрам Федорович, составляя свой приказ, даже не предполагал, что поджигает бикфордов шнур. Закипели страсти в институте. А сколько было разговоров в гостиных Дома ученых на Дворцовой набережной, обшитых мореным дубом с темно-вишневыми с золотом гобеленами, в мрачноватых аудиториях Политехнического, в длинном, как беговая дорожка, коридоре, пронзившем насквозь здание двенадцати коллегий, где расположились аудитории университета. В разговорах звучали и откровенный скепсис, и яростный энтузиазм,

...Ядром занимаются и в Харькове. Там мощный отряд исследователей. И в Радиевом институте академика Хлопина который год все отлаживают, да так и не могут отладить первый в Ленинграде циклотрон. И в ФИАНе, который расположен теперь на Миуссах в Москве и смотрит окнами своих лабораторий в упор на пряничные купола древней церквушки. В каждом институте есть что-то свое, оригинальное. У каждого в руках отдельные элементы, а сложить пока что-нибудь путное невозможно. Чересполосица ведомственных интересов, институтского псевдопатриотизма, самолюбие исследователей, давние счеты и соперничество между теми, кто во главе научных учреждений. А проблема ядра пока стоит на месте. Есть у советских физиков некоторый задел по идеям. А по воплощению?

Приблизительно так, ну, может, не совсем так, Курчатов высказал все это на заседании «Ядерного семинара». Иоффе согласно кивал головой. Все верно. Но Арцимович молчал. Слишком напористым был тон Курчатова, слишком убежденным он выглядел.

И вот спустя несколько месяцев роскошный летний ленинградский день. Ясный, но не жаркий. Пронизанный ядреным ветерком с Балтики, переполненный голубизной воды, неба, в которое бескровно вонзились и игла Адмиралтейства, и шпиль Петропавловки, и минареты мечети. Обычный летний день на Университетской набережной во время студенческих каникул. В этот июльский день 1933 года здесь многолюдно. Особенно оживленно у монументального входа в здание Академии наук.

Игорь Курчатов, в новом сером костюме, по-мальчишески стройный, с выражением ответственной значительности на гладко выбритом лице, озабоченно оглядывает зал. Досталось Курчатову изрядно. По сути дела, все основные хлопоты по организации первой Всесоюзной конференции по ядру легли на его плечи. Цепочка физтеховцев тянется от трамвайной остановки на стрелке Васильевского острова к Академии. Они с любопытством смотрят на мордастые, сверкающие черным лаком интуристские машины, которые, соскользнув с выгнутой спины Дворцового моста, подплывали к гранитному цоколю Академии. Зарубежные гости... Все-таки прибыли. И Поль Дирак, открывший позитрон, частицу равную по массе электрону, но с положительным зарядом. Точнее все же будет сказать, не открыл, а предсказал, вычислил, как Паули и свое гипотетическое нейтрино. И Фредерик Жолио-Кюри, и Френсис Перрен (сын знаменитого Жана Перрена), который должен выступать с докладом о структурных элементах атомного ядра. И по-юношески ломкий, черноголовый, близоруко всматривающийся сквозь толстые линзы очков в скачущего на противоположном берегу Невы Медного всадника Разетти, представляющий молодую команду Ферми из Рима...

И вот они стоят у двери в переполненном, уже душноватом зале Академии. Стоят тесно сбитой группой, вечные спорщики, противники и союзники Курчатова по «Ядерному семинару». А там, на сцене, в президиуме, Иоффе и озабоченный, весь в хлопотах Курчатов нет-нет да и посмотрят настороженно на эту группку возмутителей спокойствия. На Абрама Алиханова, который, откинув назад свою крупную голову с буйной шевелюрой, прислонился к косяку двери. На Юлия Харитона, бесстрастно улыбающегося каким-то едким шуточкам Артема Алиханьяна. На иронически поджавшего узкие губы Арцимовича. Этот может в самый кульминационный момент громко бросить остроумную реплику.

Академик Иоффе, поднявшись за столом президиума, привычно постучал ребристым карандашом по графину с водой.

И вот начальные, обязательные слова летят со сцены в зал. Академик Иоффе объявляет первую Всесоюзную конференцию по ядру открытой.

Внешне все происходило как обычно. Ритуал любого научного собрания отработан годами.

В свободные часы культурная программа для гостей: и опера в Мариинском — «Князь Игорь», и посещение Эрмитажа, и поездка в Петергоф.

Обед в банкетном зале «Астории», на котором приглашенные физтеховцы вдруг начинают вспоминать, что существуют давно позабытые снежно-крахмальные скатерти, хрустальные фужеры, свернутая на конус, словно фарфоровая, салфетка и звучащие для них таинственнее и отдаленнее, чем нейтроны, протоны, альфа- и бета-лучи, названия блюд: жульен, ростбиф, салат Оливье. Впрочем, и для заграничных гостей волжская икра и дальневосточная красная рыба выглядят не менее экзотично. Физики, пусть даже с мировой известностью, — народ небогатый.