Сто лет восхождения

В середине двадцатых годов Орсо Марио Корбино справедливо считался в политических кругах первым физиком Италии, а в среде ученых — видным политическим деятелем с огромными связями. Этого энергичного человека с характерным сицилийским выговором, от которого Корбино так и не избавился, прожив многие годы в Риме, хорошо знали в сенате королевской Италии и в крупнейших физических центрах Европы. Остроумный собеседник, ловкий политик, удачливый предприниматель, он обладал редким даром очаровывать людей и добиваться в кратчайший срок намеченной цели. Декан физического факультета в Римском университете, сенатор, министр в одном из правительств Италии, бизнесмен... И только одного, о чем Корбино, достигнув политических и материальных высот, мечтал страстно, так и не было в его титулах и званиях: глава школы итальянских физиков.

В двадцатые годы в крупнейших странах Европы уже сложились свои школы, в которые, как правоверные в Мекку, стремились попасть молодые исследователи. А в Италии, где на представителей точных наук все еще источали лучи своей славы имена легендарных Галилея и Вольты, ничего подобного не было. И тогда сенатор Корбино начал действовать.

Нужно отдать должное сенатору — он помогал в организации работ, подбирал людей.

Так осенью 1926 года на физическом факультете Римского университета появился новый профессор — Энрико Ферми.

Благодаря кипучей энергии, связям и даже интригам патрона двадцативосьмилетний Ферми стал членом королевской академии, получил право на роскошный мундир с золотыми галунами, треуголку с плюмажем, шпагу с золоченым эфесом и пышный титул: «Ваше превосходительство». Но эти почести совсем не тешили самолюбие молодого теоретика и, скорее, стесняли его. Незнакомым людям, которые спрашивали ученого, не родственник ли он «его превосходительству» (то, что этим титулом обладает сам молодой человек, никому не приходило в голову), Ферми кратко отвечал: «Дальний».

Это было, пожалуй, единственное предприятие сенатора Корбино, которое завершилось совсем не так, как ему хотелось бы. В кратчайший срок новая научная школа возникла при Римском университете, но главой ее мир физиков признал не Корбино, а Энрико Ферми.

Эдуардо Амальди и Эмилио Сегре, Разетти и д’Агостино — эти имена все чаще мелькали в научной периодике. И теоретические работы самого Ферми уже были достаточно известны. Его даже приглашали прочесть цикл лекций по квантовой теории излучения на традиционном симпозиуме в Мичиганском университете, куда съезжались поборники новой физики со всей Америки.

Но в начале тридцать четвертого года работа Ферми «Возможная теория бета-лучей», в которой он детально выстроил картину излучения ядром электронов в естественных радиоактивных процессах, стала вызывать у него сомнение. Да еще и журнал «Нэйчур», в который он послал реферат, вернул его с оговорками: дескать, эта работа уважаемого профессора не совсем подходит к профилю издания. Энрико Ферми решил вновь вернуться к экспериментальной работе.

Нет, не зря прошлым летом один из его сотрудников — Разетти предпринял путешествие через всю Европу в Ленинград. Мысль, которую советский физик Лейпунский высказал в своем выступлении, все больше занимала Ферми.

Нейтроны! Они действительно могут оказаться идеальным орудием, чтобы проникнуть сквозь оболочку ядра. Не взломать ее, а пройти, как остро отточенный нож. Нужно проверить эту догадку экспериментально. Но где взять источник нейтронов? Где добыть новинку приборной техники — счетчик Гейгера? Да, ты «его превосходительство», у тебя есть шпага. Но ты же не пойдешь с ней на вечерние улицы Рима. А графы Монте-Кристо двадцатого века предпочитают вкладывать деньги в авиацию и автомобилестроение, на худой конец в химию, но только не в физику ядра.

Остается одно — сделать этот прибор самому. Будь Разетти в Риме, он бы прекрасно справился с этой задачей. Его тонкие пальцы с ювелирной точностью могут выполнить любую, самую хитроумную пайку. Но Разетти решил: в этом году он не пожертвует каникулярным отпуском для физики. И уехал в Марокко поохотиться на экзотических бабочек и ящериц. Вдруг его богатейшая коллекция пополнится уникальными экспонатами.

Придется мастерить счетчик Гейгера самому.

Ферми был прагматиком до мозга костей. Он всегда ценил вещь, машину, прибор за полезность, мало интересуясь внешним видом: Он, например, терпеть не мог мебели с гнутыми ножками и спинками. Потому что подсчитал: стулья и диваны с прямыми ножками и спинками служат дольше. В доме «его превосходительства» мебель всегда была простой и удобной, без какой-либо вычурности. О лаборатории уж и говорить не приходится. Поэтому и счетчик Гейгера, который Ферми смастерил, выглядел как «помесь шарманки с волшебным фонарем». Так окрестил детище патрона Эмилио Сегре.

С источником нейтронов дело обстояло сложнее. Нужен был хотя бы один грамм радия. Но бедность держала физиков университета в жесточайших тисках.