Сто лет восхождения

Когда Курчатов вернулся в Казань после неожиданного вызова в столицу, они вместе с Абрамом Алихановым в первый же вечер пришли в лабораторию ко Льву. Арцимович сидел за самодельным станочком для точечной электросварки и шил замысловатую конструкцию из листов нержавеющей стали. Ни препаратора, ни тем более лаборанта у него не было. Все делал своими руками. Он сидел на стуле в любимой позе, по-мальчишески подвернув под себя ногу, с наслаждением смоля толстенную самокрутку. Вчера по дополнительным карточкам выдали моршанскую махорку. Целых пять пачек. Теперь можно покурить всласть несколько дней.

В плотных клубах едкого махорочного дыма, в негромком треске аппарата точечной сварки и застали Курчатов и Алиханов своего старого друга. Разогнав рукой едкий дым, который сразу же устремился в открывшуюся дверную щель, Курчатов прямо с порога решительно бросил:

— Ты мне нужен, Лев.

Тон Курчатова был таким знакомым, таким прежним, как в пору их «Ядерного семинара», что Арцимович не удержался:

— Если опять захват быстрых нейтронов, то...

— Ты мне нужен, Лева, — с нажимом, не принимая шутливого тона, произнес Курчатов.

После всего, что узнал в тот вечер Арцимович, он понял, почему Курчатову было не до шуток.

Они сидели долго в узкой, как щель, лабораторной комнате. Тянули привезенный Алихановым из Москвы, специально для Арцимовича, заядлого курильщика, легкий, давно забытый довоенный «Казбек». Курчатов рассказывал о беседе в Москве. Потом они перебирали в памяти всех, кого необходимо было сразу же привлечь к работе. Обдумывали, с чего начать Курчатову там, в Москве.

Участвуя в разговоре, Арцимович все время неотступно возвращался к суровым осенним дням сорок первого года. Тогда на том же самом месте, даже на том же стуле, на котором сейчас устроился Курчатов, сидел Артюша Алиханьян, в нелепом азиатском малахае, с рыжеватой щетиной на давно не бритых щеках. Танки гитлеровцев несколько десятков километров не дошли тогда до Москвы. А Артюша возмущался, что отменили экспедицию по изучению космических лучей, что свернули атомную проблему, считая ее чистой наукой. Алиханьян тогда говорил о темпе, о потерянном времени, о том, что мозг исследователя не электроприбор — включил в сеть, и он заработал. Необходима не просто цель, нужны соответствующий настрой, атмосфера поиска и, главное, последовательность.

Затем был Флеров с его обстоятельным докладом в промерзшем зале всего с двумя рядами кресел, и то заполненных не до конца. Он взывал к маститым вернуться к атомным проблемам как можно скорее. И те согласно кивали головами. Но ни у кого из них не было ни сил, ни средств, ни полномочий. И вот теперь все это предоставлено в распоряжение Курчатова и всех, кто станет заниматься вместе с ним атомными делами.

На том уровне, где состоялся тот главный разговор с Курчатовым, слов на ветер не бросают и пустых обещаний не дают. Обеспечат всем, кроме того, о чем говорили и Алиханьян и Флеров: время и темп. Насколько же их опередили там: и в фашистской Германии, и в далекой Америке?

Арцимович, отдавшись весь своим мыслям, прикрыв глаза, даже не замечает, как произносит этот вопрос вслух. Только когда тягостная тишина повисает в комнате, он открывает глаза. Курчатов лишь разводит руками. Откуда же ему знать, как преуспели на этом пути и враги, и «союзнички», воюющие пока лишь свиной тушенкой да яичным порошком, но даже не известившие наше правительство о развернувшихся работах по урану.

Они закурили с Курчатовым по последней «казбечине». И Борода сразу же тоном не просьбы, а приказа произнес:

— Заканчивай все с твоим «ничегоневидением» — и в Москву. Возьмешь с собой всех, кого считаешь нужным. Если кто-то из корифеев начнет упираться, дескать, такие кадры самим необходимы, можешь ответить: «Правительственное решение». Будут упорствовать, свяжись со мной.

....А Казань гудела. Арцимович ощущал это особенно остро. Не проходило недели, чтобы кто-нибудь, свернув работу, передав расчеты по своей, казалось, основной тематике, не собирался бы в дорогу со словами: «Вызывает Борода».