Сто поэтов начала столетия

Ну и далее, собственно, почти везде. Насколько в наши дни допустимо (после, само собою, исполнившихся восемнадцати лет от роду) это сведение себя в поэзии только к самому же себе? Вопрос прост и коварен именно потому, что к прохладному лету две тысячи девятого уже возросло следующее поэтическое поколение, младое и знакомое племя «двадцатилетних», и они-то свое дело туго знают. С ходу минуют хорошие и дурные мины при любой игре, проходят мимо амплуа маргиналов и сочувственников униженным и обиженным. С разбегу вступают в комсомолы всех мастей и в гражданские фронты либо (что, в общем-то, одно и то же) в записные натурщики для новостных лент и блог-гламурных чатов.

Кризис тридцатилетия – сформулируем так – перестал быть фактом биографии тридцатилетних, стал состоянием души всей стихокультуры, далеко шагнувшей за порог послецензурного совершеннолетия. Для поэтов генерации Данила Файзова это прекрасный шанс: многие мечтали бы, чтобы их «биологический» возраст совпал с возрастом поэзии эпохи. Но вместе с шансом на успех растут и соблазны, причем прямо противоположные по духу и смыслу: то ли бороться за всякого рода сладкие и славные госзаказы, то ли, наоборот, демонстративно игнорировать эпоху реидеологизации, инерционно имитировать жизненные роли, оставшиеся далеко в прошлом («бессребреник», «маргинал», «непризнанный гений» и т. д.). Пройти в нелегкий зазор между новой партийностью и архаичной инфантильной сверхискренностью – наверное, это и есть задача поколения поэтов, как раз сейчас разменивающего ювенильность на зрелость.

Голос Данила Файзова в современной поэзии слышен весьма отчетливо – я имею в виду нечто совершенно не метафорическое, буквальное: устное чтение стихов на фестивалях и вечерах. Вот здесь все сомнительное и чрезмерно личное кажется (и является!) вполне уместным. Сама по себе декламация в присутствии многих слушателей подталкивает к рассказыванию историй, провоцирует на откровенность и непосредственность. Атмосфера чтений предполагает отсутствие случайных людей, преобладание посвященных, все понимающих с полуслова.

Надо сказать, что обращенность к своим заметна у Файзова невооруженным глазом, фестивальная обстановка перешагивает границы декламации, проникает и в обычное уединенное написание и прочтение стихов.

Когда из комнаты уходят некурящие,
Прощаясь за руку, касаясь губ губами,
Мы пепельницу бледную берем,
Закуриваем жадно Честерфильд,
И между штор щебечет настоящее.
Давай в рассветных сумерках горячих
На рыбьем языке поговорим.

Реплика адресована своим, «курящим», то есть умеющим щедро делиться не только последней сигаретой, но и всем сопутствующим: молодостью, уязвимостью, непритязательностью, простотой, легкой депрессивностью, отдаленностью от ударных строек пятилетки и прочих социальных нужд.

Обстоятельства, которые (почти) невозможно преодолеть, – вот что всегда тяготеет над людьми, со стороны наблюдающими многие стороны жизни из своих молодых «комнат». Инициация претендентов на мужские роли затянулась, они прижились в испытательных помещениях, где будущие мужчины располосовываются ритуальными шрамами во имя будущей взрослой жизни. Вечные юноши не желают покидать привычных ристалищ понарошку.

Молодость это когда разрешается крикнуть волк
Но сейчас накручиваешь себя и нитку на палец
Светофоры любители водители профессионалы

Турникеты зубами щелк

Коньяка на глоток во фляжке осталось
Белый клоун жив рыжий повесился но вошел в анналы

Ворваться на проезжую часть перед последним трамваем

Словно в чужую штрафную площадь
И гордиться собою…

Нет, не только покорность сродни молодости, конечно, тут и бунт и все такое прочее аккуратно расставлены на своих местах. Правда, нередко смелость выглядит так же тинейджерски наивно, как и покорность. Жажды бунта хватает лишь на то, чтобы, условно говоря, заухать филином на скучном седьмом уроке.

Ловушка, подстерегающая всякого, кто не бунтует, но играет в бунт, в стихах прямо названа. Кричать «волк» во взрослом мире полагается, только если волк в самом деле где-то в опасной близости. Иначе – и это самое главное! – потом, когда нагрянет настоящая опасность, никто твоим призывам не поверит, сколько ни кричи…

Данилу Файзову, я уверен, предстоит в поэзии сделать больше, чем сделано на данный момент. Хотя и среди стихов последних лет немало таких, где неподдельность и подлинность перевешивает упоение взрослыми возможностями трогать ножик на кухне или самостоятельно зажигать спички.