Сто страшных историй

Он не возражал. Это была единственная плата, которую Комацу Хизэши принимал от меня в виде денег. И то, наверное, потому что деньги я отдавал не ему, а дядюшке Ючи. И даже не отдавал, а просил записать за мной.

Я расплачивался с лапшичником позднее, уже без Хизэши.

___________________________

[1] Тузлук – солевой раствор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ: ГРОМОВОЙ ЗВЕРЬ РЭЙДЗЮ

1

Славься, будда Амида!

– Кто там?

– Торюмон Рэйден, дознаватель службы Карпа-и-Дракона!

– Дознаватель?

– Не притворяйся, что не знаешь меня! Мы беседовали с тобой у господина Симидзу!

– Да, господин! Бегу, открываю…

За миг до этого я стучал кулаком в дверь жилища надзирателя Кодзи. Дом стоял на отшибе, забор отсутствовал. Ничто, кроме непролазной грязи, оставшейся после вчерашнего дождя, не мешало мне подняться на крыльцо, а затем на веранду. Стучал я громко, с уверенностью в своем праве, показывая, что явился по делу, не терпящему отлагательств. Впрочем, я старался бить не в саму дверь, боясь сломать хлипкую раму, а в стену рядом с ней. Стена содрогалась, призывая хозяина к немедленному ответу.

– Бегу, бегу…

Не знаю, где он там бегал. Разве что из угла в угол? Жил надзиратель бедно, дом его был, что называется, с табакерку. Я еще вчера справился в тюремной канцелярии насчет Кодзи: жены нет, детей нет. Есть старуха-мать: вроде бы глухая, но кто ее знает?

Сообщая мне эти сведения, канцелярист дерзко ухмылялся. Вне сомнений, я был первым, кто интересовался семейным положением такого ничтожества, как Кодзи. Забавность ситуации настолько развеселила канцеляриста, что он сообщил мне адрес проживания Кодзи, не задумавшись над тем, откуда у посетителя возник столь подозрительный интерес.

Служба Карпа-и-Дракона занимается вопросами фуккацу. При чем здесь какой-то жалкий надзиратель? Он что, кого-то убил? Его кто-то убил? И не заявил о перерождении? Немыслимая глупость!

Даже если канцелярия опомнится и доложит начальнику тюрьмы о моем визите – пока суд да дело, я успею покинуть Акаяму. Опасаюсь ли я чего-то? Нет, встреча с Кодзи не выйдет за рамки закона и моих полномочий. Просто господин Симидзу мог задержать меня в городе, желая расспросить самолично, а я торопился на остров Девяти Смертей.

Вернусь, тогда пусть и зовет в гости, стихи сочинять.

Раз в пятнадцать дней надзиратели получали выходной. Мне повезло: сегодня Кодзи остался дома. Говорить с ним в присутствии начальника тюрьмы значило терять время зря.

– Прошу прощения, господин!

– Почему так долго?

– Матушку укладывал. Обезножела она, лежит, всего боится. Вы как начали стучать, она и поползла. Куда, зачем? Пока успокоил, накрыл одеялом… Заснула, хвала небесам!

– Ты преданный сын, – я подтвердил свои слова кивком. – В дом не пойдем, нечего тревожить старую женщину. Поговорим здесь, на веранде.

– Чаю, господин?

– Не надо. Где спит твоя мать?

Он указал рукой. Я отошел в дальний конец веранды. Глухая мать Кодзи или нет, так будет лучше. Тюремщик, беспрерывно кланяясь, последовал за мной.

– Итак, Ловкач Тиба, – сказал я, останавливаясь. – Ты видел его только днем?

– Да, господин Я уже говорил вам…

– Помолчи! И вел себя Тиба смирно: не буянил, не угрожал…

Кодзи пустился в пространные рассуждения. Суть их сводилась к тому, что мне было уже известно: только днем, поведение примерное. Не слушая болтовню надзирателя, я вспоминал, как вчера Ран застала меня за занятием, которое лишь безумец не назвал бы странным. Я находился в ку̀ре – прочном строении из дубовых досок, где хранились наши семейные ценности и реликвии. Когда Ран вошла…

Когда она вошла, я топтался на месте, держа в зубах меч в ножнах. Держал я, естественно, не сам меч, а украшение ножен – шелковый шнур, завязанный хитрым узлом. Меч я сперва взял большой, но его концы при каждом движении цеплялись то за стены, то за другие предметы, производя много шума – и я взял малый.

Так получалось гораздо удобнее.

Ран не удивилась. Скорее удивился я: моя жена держала в зубах мешочек со шпильками. Какое-то время мы смотрели друг на друга, затем, не сговариваясь, кивнули – и Ран оставила куру. Уходя, она не произнесла ни слова. Я тоже – во-первых, трудно говорить, держа что-то в зубах, а во-вторых, слов и не требовалось.

Стыдно признаться: ночью я рассказал ей все, что думаю о деле Тибы. Дознаватель не должен делиться с женой подробностями службы. Узнай об этом господин Сэки… Страшно представить, что было бы! Наверное, я бы вспарывал себе живот не один, а три раза подряд. Но вот незадача: проговорился. Это как при поносе – полилось, не остановишь.

Ран слушала молча. Я даже думал, что говорю со спящей.

– …верьте мне, господин! Клянусь вам…

– Хватит!

Надзиратель испуганно замолчал.

– А теперь, – я наклонился к нему, стараясь не морщиться от зловонного дыхания Кодзи, – говори правду, если не хочешь быть наказанным. Правду, понял? Когда ты впервые увидел Тибу без головы?

Я ждал чего угодно, только не этого. Тюремщик упал на колени, глядя на меня снизу вверх. Слезы текли по его сияющему, счастливому лицу.

– Славься, будда Амида! – выдохнул он.