Сто страшных историй

Сперва я решил, что Кодзи обращается ко мне. Сумасшедший! На всякий случай я отступил от него подальше, насколько позволяла веранда. Где Широно? Ага, тоже решил подойти ближе к дому. Если что, надеюсь, грязь для него не помеха.

– Славься, будда Амида! Вы все знаете, господин? Да?

Кодзи качнулся вперед:

– Вы мне верите?!

– Ты еще ничего не сказал, – буркнул я, приходя в себя. – Чему тут верить?

– Я молчал, господин! Я молчал как рыба! Кто бы мне поверил? Господин Симидзу? Да он бросил бы меня под палки за ложь и нерадивость! Предложи я ему убедиться лично, и он бросил бы меня под палки за дерзость! В тюрьме лучше помалкивать, даже если ты в ней служишь. И потом, он угрожал мне…

– Господин Симидзу?

– Ловкач! Ловкач Тиба!

– Давай по порядку, – велел я. – С самого начала.

2

Песенка на приятный мотив

Кодзи опоздал.

Он собирался заглянуть к Ловкачу во второй половине дня, еще до заката. Вот жевательный табак, вот и бутылочка дешевого саке. Матерчатый коробок с белым вареным рисом: три порции, как договаривались. Осталось передать товар заключенному и забрать у него причитающиеся надзирателю пять монов. Ловкач воистину ловок, если ему удалось пронести в тюрьму не один, не два – три серебряных моммэ! Кодзи принес ему в подвал миску с водой, чтобы отмыть монеты, вышедшие наружу, дал совет в следующий раз заворачивать деньги в бумагу, а потом выплеснул грязную воду в угол – и разменял серебро на медь, выдав Ловкачу двадцать хики, каждая по десять монов, и еще пять монов россыпью.

Заключенный сказал, что это грабеж. Три моммэ – это двести сорок монов. На что Кодзи справедливо заметил, что в тюрьме свой курс обмена, а если кого-то он не устраивает, то кто-то может засунуть свое серебро обратно и сидеть на деньгах без табака.

– Подлый сквалыга, – буркнул Ловкач.

Кодзи не стал спорить.

– Что тебе принести? – вместо этого спросил он.

Про рис можно было не спрашивать. Все хотят белого после здешнего коричневого, клейкого и недоваренного, сколько ни сдабривай его водорослями. Да и водоросли, если честно, попахивают. Когда заключенных балуют соленой редькой и похлебкой из самых дешевых ракушек, в тюрьме праздник.

Кодзи вернулся бы вовремя, но его отправили убирать место наказаний. Очередь Кодзи наступала послезавтра, да вот беда: старик Сато опять маялся поясницей и лежал пластом. Удивительно, почему господин Симидзу благоволит к Сато? Кто другой уже давно выгнал бы вечно хворого бездельника со службы. Может, они родственники? Дальние? Нет, вряд ли…

Размышления о том, чем бедняк Сато может вызвать добрые чувства у начальника тюрьмы, скрасили Кодзи уборку. Он скребком сгреб в кучу песок, забрызганный кровью и успевший ссохнуться отвратительными комьями – обычное дело после порки и битья! Натаскал и насыпал свежего песка, отмыл столбы, к которым привязывали бичуемых, отмыл и дощатые лавки, на каких лежали те, кому по приговору достались палки. Да, палки! Весь этот бамбук Кодзи составил на краю площадки в пирамиду, связав верхние концы веревкой, затем свернул забытые кнуты в кольца и развесил на крючках, как положено.

Он не торопился. Во-первых, Кодзи ждало ночное дежурство. Куда спешить, если все равно будешь куковать до рассвета в наружной будке? Разумеется, дежурить легче, если тебе не приходится выполнять еще и чужую работу. Но разве в этом мире есть справедливость? Во-вторых, про необходимость заглянуть в подвал, чтобы отдать Ловкачу заказ, Кодзи напрочь забыл.

А даже если бы и вспомнил?

«Господин начальник! Я, ваш покорный слуга, не выполнил данное мне поручение по уборке территории, поскольку должен был отнести табак, саке и рис опасному преступнику, сидящему в одиночке, и получить за эту услугу пять монов…»

Хотел бы Кодзи посмотреть на лицо господина Симидзу, когда надзиратель заявит ему такое!

Нет, не хотел бы. Очень даже не хотел.

Солнце уже село, когда Кодзи покинул место наказаний. Вечер радушно уступал место ночи, сумерки наливались спелой, сочной тьмой. Заглянув в будку, где ему предстояло дежурить, и прихватив с собой кое-что полезное, Кодзи зашел в первое отделение, но по коридору идти не стал. Гремя ключами, открыл неприметную дверцу, расположенную у входа; нарочито топая, спустился по каменной лестнице.

Пусть Ловкач слышит, что о нем помнят.

Прежде чем отпереть дверь подвала, Кодзи перекинул котомку с заказом за спину и взял фонарь в левую руку. Заключенным света не полагалось, Ловкач сидел в темноте. Но отсчитывать деньги наощупь, демонстрировать, что в бутылочке саке, а не вода, и риса ровно три порции, а не полторы – адова морока. Фонарь был кстати. Кстати был и короткий пожарный багор, любимец Кодзи.