Сто тысяч раз прощай

– Ты никогда не рассказывал.

– Не рассказывал.

– Господи, какая же я тупица.

– Почему?

– Мелю всякую чушь… ну, не знаю… про три моих любимых фрукта, а ты самого главного не сказал.

– Ты спрашивала, но я сменил тему.

– Да, помню, но почему?

– Почему сменил тему? Да как сказать… живу с отцом – немного странно, правда?

– Ничего в этом странного нет.

– Нет, есть. Неправильно это.

– А чем он занимается?

– В данный момент он безработный.

– Попал под сокращение?

– Обанкротился. Потерял все. Дом, сбережения.

– А раньше он чем…

– Держал музыкальный магазин на главной улице.

Она схватила меня за локоть:

– «Виниловые грезы»! Я обожала этот магазин! Все свои пластинки там покупала!

– Спасибо. Но это не помогло.

– Знаю, я проходила мимо после Рождества. Какая жалость! Погоди, я же и отца твоего знаю – приветливый человек, довольно рослый, довольно… помятый.

– Он самый.

– У него в магазине всегда играл замороченный джаз, просто отвал башки. Когда я была помладше, он гонял офигенный безумный афрофанк или старый блюз: глаза закроет и в такт музыке кивает, я подхожу к прилавку с каким-нибудь Boyzone в руках, а он берет у меня пластинку и так это… скорбно улыбается: «Ах, дитя мое…»

– Да-да. Это мой отец.

Она вгляделась в мое лицо:

– Теперь понятно, откуда я тебя знаю!

– Вообще-то, я больше на маму похож.

– А как случилось, что…

– Конкуренция. Акции в больших универмагах. По-моему, он переценил местный джазовый рынок.

– И чем он теперь занимается?

– Конкретно в это время? – Я посмотрел на часы. – Либо спит, либо смотрит «Обратный отсчет», – сказал я, и по телу пробежал холодок от этого мерзкого жеста – от обращения к часам; банальная театральщина.

Честно говоря, в последние дни я вообще не видел его лица. Вот и сейчас по какой-то необъяснимой причине я не мог заставить себя идти домой. Но и оставаться с Фран тоже не хотел из-за того, что в разговоре показал себя слюнтяем и вызвал жалость.

– Да. Жаль, – через некоторое время повторила она. – Я обожала «Виниловые грезы». Жестокая все-таки штука – бизнес. Все хорошее в конце концов рушится. – Она снова взяла меня под руку. – Можем пройтись чуть подальше. Хочешь, еще поболтаем?

Отдел джазовой музыки

Наше семейное предприятие – это было нечто грандиозное, но все хорошее когда-нибудь кончается.

Отец не знал, в какое русло направить свою музыкальную активность. Более или менее регулярно он играл в составе трио «Правило трех», которое выступало в прогрессивных местных пабах: исполнителей такого класса, состоявшихся и увлеченных, вечно просят играть потише. Ради заработка он подвизался в ассоциации, от которой играл на свадьбах в компании известной группы прилизанных музыкантов; там-то он и возненавидел характерную для восьмидесятых китчевую манеру игры на саксофоне, которая, собственно, только и была востребована, – прищуренный взгляд, запрокинутая голова, глупое позерство, примитивное, как сложенный из двух пальцев пистолет. Отцу хотелось приобщиться к новой волне британского джаза, а не выдувать, насупившись, «House of Fun»[8] на очередном юбилее или унылый «Careless Whisper»[9] на рождественском банкете «Ротари-клуба».

Не лежала у него душа и к семейному бизнесу. А мои дед с бабушкой, наоборот, спали и видели, как бы сбыть с рук «Виниловые грезы» – мини-сеть из трех торговых точек на главных улицах окраинных городков. Понятие «частный магазин грампластинок» подразумевает работу с полной самоотдачей и применением специальных навыков, в такое место можно было бы вложиться, но папины родители относились к музыке как жестянщик к ведрам. А когда музыкальная индустрия вышла на уровень массового производства, каждый из магазинчиков буквально начал покрываться пылью – местные, бывало, еще заходили за каким-нибудь середнячком, да и то лишь потому, что на дух не переносили «большие магазины». До того как дед с бабушкой по непонятным причинам совершили столь неожиданный поворот, они держали канцелярский магазин и на всю жизнь остались канцелярскими душами, исподволь пуская в продажу разрозненные товары прежнего благородного ассортимента: непристойные, а порой оскорбительные открытки ко дню рождения, тотемный столб, оклеенный креповой бумагой, всякие безделушки, приглянувшиеся деду на оптовых базах, пластинки, которые, по его мнению, могли бы занять место на стеллажах с мировой классикой, музыкальными новинками и незатейливыми записями от лейбла «Музыка для удовольствия». Среди всего жанрового разнообразия, представленного в магазинах, – от диско до панка, от металла до ска, от постпанка до электропопа и раннего хауса – самым ходким товаром оставались Ричард Клайдерман и саундтрек к «Звукам музыки». А если чья-нибудь душа просила кассетных записей волынки и прочего завалящего старья, то дорога была одна – в «Виниловые грезы»: музыкальный магазин для тех, кто не больно любит музыку.