Стоик

– Судя по моему нынешнему положению, они невелики. Я жил в мире, существование в котором требует значительно бóльших денег, чем у меня есть. Я надеялся устроиться в какой-нибудь банк или маклерскую фирму, которая имеет влияние на тот круг нью-йоркского общества, с которым я знаком, потому что в таком случае я имел шанс заработать кое-какие деньги для себя и для банка, а также снова войти в круг людей, которые могут быть по-настоящему полезны мне…

– Понимаю, – сказал Каупервуд. – Но поскольку ваши социальные связи оказались разорваны, ваши усилия, как я понимаю, не дали никакого результата. Вы и в самом деле считаете, что, получив ту работу, о которой говорите, вы сможете вернуть себе то, что вам нужно?

– Не могу сказать, потому что не знаю, – ответил Толлифер. – Надеюсь.

Толлифер услышал несколько обескураживающую нотку неверия или по меньшей мере сомнения в голосе Каупервуда, и надежда, которую он испытывал еще мгновение назад, сразу потускнела. И тем не менее он отважно продолжил:

– Я еще не очень стар и определенно ничуть не более беспутен, чем многие из тех, кто был изгнан и сумел вернуться. Моя единственная беда в том, что мне не хватает денег. Будь у меня деньги, я бы никогда не сбился с пути. Все дело в отсутствии средств. Но я ни в коем случае не считаю себя безвозвратно потерянным. Даже сейчас. Я не оставил попыток, и после тьмы всегда приходит свет.

– Мне нравится ваше воодушевление, – сказал Каупервуд, – и я надеюсь, вы правы. Как бы там ни было, найти для вас место в какой-нибудь маклерской фирме не составит особых трудов.

Толлифер с волнением и надеждой воспрянул духом.

– Хотелось бы и мне так думать, – серьезно и почти печально сказал он. – Для меня это было бы прорывом к чему-то новому.

Каупервуд улыбнулся.

– Ну что ж, я думаю, это можно устроить для вас без особых трудов. Но при одном условии. Вы должны освободиться от всяких обязательств перед кем бы то ни было и не брать на себя новых. Я говорю это потому, что есть одно интересующее меня дело деликатного характера, в котором мне может потребоваться ваше участие. Оно никоим образом не покушается на вашу холостяцкую свободу, но может потребовать от вас по крайней мере временной демонстрации внимания к одной персоне и тех действий, о которых вы мне только что рассказывали: внимания к одной очаровательной женщине, которая немного старше вас.

Услышав это от Каупервуда, Толлифер подумал, что, вероятно, есть какая-то пожилая женщина, знакомая Каупервуда, на которую у того имеются финансовые планы, а ему, Толлиферу, отводится роль марионетки.

– Безусловно, – сказал он, – если я смогу быть вам полезен в этом деле, мистер Каупервуд.

В этот момент Каупервуд легко откинулся на спинку своего кресла и, сложив пальцы одной руки с пальцами другой, посмотрел на Толлифера холодным, расчетливым взглядом.

– Женщина, о которой я говорю, мистер Толлифер, моя жена, – резко и беззастенчиво объявил он. – Уже несколько лет, как я и миссис Каупервуд – нет, я не могу сказать, что мы с ней в плохих отношениях, потому что это не соответствует действительности, но мы с ней в большей или меньшей мере отдалились друг от друга.

В этот момент Толлифер кивнул, словно вполне поняв, что от него требуется, но Каупервуд поспешил продолжить:

– Я не хочу сказать, что это состояние перманентно. Или что я хочу получить доказательство ее супружеской неверности. Нет. Ее жизнь – ее личное дело, и она ведет такой образ жизни, какой считает нужным, не выходя за известные рамки, конечно. Я категорически возражаю против всякого рода публичных скандалов, и я не допущу, чтобы кто-нибудь интригами вовлек ее в какой-либо скандал.

– Я вас понимаю, – сказал Толлифер, к этому моменту уже начавший чувствовать черту, которую нужно будет четко прочертить и тщательно блюсти, если он хочет получить какие-то выгоды из этого предложения.

– Думаю, что пока еще не понимаете, – возразил Каупервуд с холодной ноткой в голосе, – но я буду выражаться как можно яснее, чтобы у вас не осталось ни малейших сомнений. Миссис Каупервуд была в юности красавицей, одной из самых красивых женщин, каких я видел. Она все еще очень привлекательна, хотя уже и не так юна. И она могла бы стать гораздо более привлекательной, если бы не ее подавленность и склонность к меланхолии. Причиной тому наш разрыв – и я признаю в этом мою ответственность и не предъявляю ей никаких обвинений. Я надеюсь, вы в полной мере осознаете это…

– Да, – заинтересованно и уважительно сказал Толлифер.

– Миссис Каупервуд позволяла себе вести образ жизни – физически и социально, – который, возможно, и имел оправдание у нее в голове, но ни малейшего в реальности. Иными словами, она еще весьма молода и имеет достаточно оснований для того, чтобы жить дальше, что бы она про себя ни думала.

– Я вполне могу понять ее чувства, – еще раз вставил Толлифер с неким философическим вызовом, который понравился Каупервуду. В нем слышалось сочувствие и понимание.