Стойкий запах лосьона

— Алевтина Петровна, все ваши ответы на мои вопросы я передам прежде всего Чекирде, своему клиенту. Мы же с вами, повторяю, будем беседовать без протокола, подписывать вам ничего не придется, вы всегда сможете отказаться от своих слов, даже заявить, что вы меня и в глаза не видели, просто мы друг другу приснились, как дурной сон.

— Что вы юлите?.. А не боитесь неприятностей?

— За что и от кого? — спросил Левин.

— От милиции, прокуратуры за то, что не зафиксировали письменно.

— Это уже мои заботы. Вас они не должны волновать. Что же касается Чекирды, — это выходит за пределы моих функций. Вы не боитесь с его стороны шантажа впоследствии?

— Вот уж этого я не боюсь! — воскликнула Деркач. — Мы с ним в некотором смысле были впряжены в одну телегу. Так что если одна из лошадей падает, телега все равно перевернется и потянет за собой вторую лошадь.

— Значит, вы знакомы с Чекирдой?

— А разве он вам не сказал? — удивилась Деркач.

— Я его об этом не спрашивал, — уклончиво ответил Левин.

— Знакомы. И давно. Прежде он занимал этот кабинет, а я была его заместительницей. Восемь лет…

— Странно для его профессии железнодорожника…

— Садись, Аня, — сказала Каширгова, когда девушка вошла. — Марк Григорьевич хочет задать тебе несколько вопросов.

Аня села. Костюкович видел, что она напряжена.

— Вы хорошо плаваете, Аня? — спросил он.

— Учусь, — ответила, удивившись. — А почему вы спрашиваете?

— Я видел вас в бассейне. Там, где работает Сева Алтунин. Кстати, вы не знаете, каким лосьоном он пользуется?

— Откуда мне знать? — смутилась.

— Тогда я вам скажу. «Шанель „Эгоист“».

— Может быть… Я с ним не очень знакома.

— Разве? А я полагал, что вы довольно близко знаете друг друга.

— Нет.

— Однажды во время ночного дежурства я пошел посмотреть, хорошо ли запер машину. В тоннеле-переходе почувствовал запах лосьона. Стойкий лосьон. Кто-то только что передо мной прошел по тоннелю во двор. Была ночь. Ни души. Но когда я вышел во двор, увидел две фигуры. Обе в белых халатах, мужская и женская. Они двигались от тоннеля в сторону вашего отделения, Сажи, — повернулся он к Каширговой. — Я решил, что это врачи со «скорой», поскольку за отделением подстанция «скорой», — он снова обратился к Ане. — Но недавно, Аня, я понял, что это были вы и Алтунин. Вы, должно быть, близко знакомы, если после плавания выходите из одной душевой кабины, — Костюкович взглянул на девушку. Лоб, щеки, шея ее густо покраснели, она опустила голову. Он снова обратился к ней: — Я и Сажи Алимовна сразу поняли, что похитивший протокол вскрытия и листок гистологического исследования знал, что к чему, поскольку прихватил с собой стекла и, главное, исходный материал — блоки. Явно это был человек, что-то понимавший в медицине. С запахом лосьона я встречался потом не однажды, и всякий раз он был как-то связан с присутствием Алтунина. Я видел вас, Аня, когда вы вместе с Алтуниным выходили из душевой, а сейчас узнал, что вы работаете здесь. Мне все стало ясно, тем более, что старшую лаборантку вы замещали именно тогда, когда была совершена кража. И произошла она, по-моему, как раз в ночь моего дежурства, когда я увидел мужскую и женскую фигуры, направлявшиеся в сторону вашего отделения. Тогда я ошибся, посчитав, что это два врача со «скорой». Теперь нет сомнения, что это были вы и любитель лосьона Алтунин.

— Да, — еле шевельнула она губами.

— А кто помогал матери Зимина сочинять жалобы?

— Я и Сева.

— Зачем?

— Я была у Сажи Алимовны, когда она по телефону читала вам листок гистологических исследований Зимина…

— И?

— Рассказала об этом Севе. Он решил, что надо внушить матери Зимина, что виноваты в смерти Юры вы, намекнуть, что хорошо бы подать на вас жалобы, — она приложила ладони к горящим щекам.

— Туровский и Гущин знали об этом?

— Сперва нет. А потом Сева им рассказал. Они всполошились, страшно его ругали, мол, зачем он подымает шум вокруг этого, привлекает внимание. Но они знали содержание вашего разговора с Сажи Алимовной, и теперь деваться было некуда: они и велели украсть из архива все, что нужно, они знали, что я и Сева понимаем, что должно исчезнуть, — подняв заплаканные глаза, тихо закончила лаборантка.

— Да, забыл: вы ведь с Алтуниным были и в загородном ресторане, где веселились вместе с Туровским, тренером Гущиным, каким-то таможенником, Погосовым. С последним пришла одна дама. Она моя сестра. Она мне передала привет от Алтунина и довольно точно нарисовала портрет его подруги — ваш, Аня, — Костюкович откинулся на спинку стула, словно устав после тяжкой работы и сказал Каширговой: «У меня все, Сажи.»

— Это все правда? — спросила Каширгова у лаборантки.

— Да, — едва слышно произнесла та.

— Тебе заплатили? Сколько? — Каширгова уставилась в ее склоненный лоб.

— Нет, — замотала та головой. — Я не брала никаких денег… Он попросил… Мы любим друг друга… Скоро поженимся… Он обещал.

— Обещал!.. Эх ты, дура!.. Сейчас же пиши подробную объяснительную на мое имя. И к ней приложи заявление, что увольняешься по собственному желанию. Большего я для тебя сделать не могу. Иди.