Стойкий запах лосьона

— Он любит деньги, но только для того, чтоб их тратить. Да и то не на себя, а на других. Он одинок, семьи нет. Тряпками не интересуется. У него даже мебели приличной нет — книги на каких-то досках, которые он называет стеллажами. Знаю, что посылает деньги вдовой сестре в Армению, в Степанован.

— Ты даже такие подробности знаешь?

— Это не твое дело!

— Возможно.

— Я не пойму, зачем им Погосов? — спросила сестра. — Есть же готовые, апробированные, с разрешительным сертификатом Минздрава?

— А если Погосов делает специально для них что-нибудь покруче не серийно, а так сказать штучно, в небольших количествах? А может, отечественные, разрешенные почему-либо не устраивают их, а импортные патентованные именно для их целей не подходят, да и достать сейчас импортные очень сложно. Но мне ясно, что они прибегали к услугам Погосова.

— Что ж, у меня есть личные основания проверить это до конца, жестко сказала она и вышла…

Володя Покатило шел по длинному пустому коридору, несмотря на дневное время здесь было полутемно, свет падал лишь из дальнего торцового окна в конце коридора, где находились душевые кабины с общей раздевалкой. Его вызвал к себе Гущин, и Володя знал, зачем. Перед дверью остановился, услышав громкие голоса в кабинете. Оглядевшись, решил не входить, послушать.

— Ты хоть знаешь, что там наболтала твоя девка? — грозно спросил Гущин.

— Выложила все, — растерянно ответил Алтунин.

— А кто был при этом разговоре?

— Завотделением ее и Костюкович. Он и давил ее.

— Что теперь будет?

— Да ничего не будет, — вступил в разговор Туровский. — В случае чего, скажем, что усомнились в официальных результатах вскрытия, мать Зимина, допустим, не поверила, а другого пути проверить у нас не было, нужны были стекла и на всякий случай блоки. Вот и все. Вернуть же на место уже не смогли: старшая лаборантка вышла из отпуска, и Анька возвратила ей ключи от архива, потому вынуждены были уничтожить, не успев воспользоваться, мол, не нашли патогистолога, который бы частным образом посмотрел все и открыл нам истину. И еще: испугались, что вернуть на место не можем, и уничтожили.

— Кто поверит в этот бред? — усмехнулся Гущин.

— А пусть докажут другое! У них ничего, никаких следов от Зимина не осталось. Ты же все забрал, Сева? — спросил Туровский.

— Все.

— Ну вот, видишь! Что ж, они эксгумацию проводить будут?! Да никогда! Не тот случай. Зимина не убили, а он умер в больнице. Какая тут может быть эксгумация?! Смехота!.. Хуже другое, — произнес Туровский, — Ягныша вызывал начальник таможни, допрашивал его насчет каких-то складов.

— Ты откуда знаешь? — спросил Гущин.

— Ягныш звонил мне.

— Ну и что?

— Назначено служебное расследование, — сказал Туровский.

— Ты предупреди его, чтоб не вякнул об этой коробке с «Фармации». Иначе не получит ни цента. Скажи, что реализация идет хорошо, осталось сбыть всего несколько упаковок, основные бабки уже у нас. А он бабки любит, в особенности «зеленые», так что должен помалкивать. Понял?

— Он боится, что могут выгнать с работы, — сказал Туровский.

— Найдет другую. Поможем.

— Жалко, человек нужный. Все-таки таможня! Ищи потом новое «окно».

— Найдем. Бабки все любят… А ты, Сева, гони свою девку в шею. Чтоб духу ее здесь не было! Понял? Найди кого поумнее.

— Хорошо, — еле слышно ответил Алтунин.

— Ты окончательно решил с Покатило?.. — спросил Туровский.

— Да. Застыл он. Вот график, посмотри. Никакого сдвига. Нельзя его брать на Европу. Провалит. Пусть съездит в Будапешт на Дунайский кубок. Утешится. Сейчас я ему окончательно объявлю.

— А кто вместо него? — спросил Алтунин.

— Есть, — ответил Гущин. — Нашел я одно «свежее мясо» в «Трудрезервах». Парню девятнадцать, но совершенно «чистый», клялся.

— Успеем подготовить? — спросил Алтунин.

— Успеем, успеем. Теперь успеем, — сказал Туровский. — Все есть…

Покатило понял, что разговор окончен. Надо было входить. И, постучав, подумал: «Ладно, сука, ты еще меня попомнишь! Я вам всем горячего сала за шкуру залью!..»

— Входите! — крикнул Гущин…

— Садитесь, Артур Сергеевич, — любезно сказал Левин, едва Чекирда прикрыл за собой дверь.

— Что слышно, Ефим Захарович? Как я понял из нашего телефонного разговора, есть новости.

— Все, что вы просили, все, что нам полагалось, мы сделали, а вот обрадовать вас нечем. Вот здесь все изложено, прочитайте, — Левин протянул собеседнику несколько машинописных страниц, сколотых скрепкой. — Это, так сказать, наш отчет…

По мере того, как Чекирда читал, лицо его как бы усыхало и серело, заметно дергался кадык, когда он нервно сглатывал слюну. И, наблюдая за ним, Левин философски думал: «К его лицу никто не прикасался, никакого физического насилия, а смотри, что с ним делается! Как это происходит в человеке за краткое мгновение? Что из мозга несется в мышцы человека, чтоб вдруг вызвать такие разительные перемены?! Жалко, конечно, его… Кто бы он ни был, все же хотел что-то производить, а не заниматься куплей-перепродажей… Интересно, что он предпримет?..»

— Сволочь! — только и сказал Чекирда, дочитав последнюю страничку и уставился Левину в глаза.