Стойкий запах лосьона

— Я с нею мало знаком, — увернулся Левин от комментариев, и, упреждая возможный вопрос Чекирды, спросил: — Что вы намерены делать?

— Обращусь в прокуратуру! — решительно сказал Чекирда.

— Деркач предполагала такой исход, но мне показалось, что она не очень, что ли, верит в это. Что-то она имеет в виду, — деликатно намекнул Левин.

— А мне теперь плевать! Мы разорены!

— Что ж, вам виднее.

— Я могу забрать это? — Чекирда указал на странички отчета.

— Разумеется. Это — ваш экземпляр… У вас есть к нам претензии, Артур Сергеевич?

— Нет, — резко ответил.

— Тогда, пожалуйста, зайдите к Михальченко, закруглите с ним все формальности… Я вам очень сочувствую, поверьте, — Левин провожал его до двери. — Для вас, конечно, это слабое утешение, но в нашем зарождающемся бизнесе подобных уродств будет немало, — от этой выспреной фразы Левину самому стало смешно, но он сохранил серьезное выражение лица. В конце концов, как-то надо было завершить разговор, и потому патетика была не худшим способом…

Ирина Костюкович не вошла, влетела в кабинет Погосова.

— Погос, это правда?

Он в этот момент что-то писал. Подняв тяжелую широколобую голову, удивленно посмотрел на нее, затем медленно спросил:

— Ты о чем, дорогая?

— Ана-бо-ли-ки![8] Ты обманул меня! Сказал, что это хоздоговорная тема. Выходит, и я, и кто-то еще готовили препарат, а ты испытывал его на людях! И не в клинических условиях! Значит, я соучастница?!

— Никакая ты не соучастница, — отложив ручку, спокойно произнес он.

— Но ведь я по твоей просьбе проверяла взвесь на трех группах животных и, получив хороший результат, тем самым благословила твои подпольные фокусы!

— Сядь, Ира, успокойся и выслушай. К этому анаболику я шел четырнадцать лет. Пять лет назад он был готов. То, что он на порядок выше отечественных аналогов и кое-каких зарубежных, я доказал. Я ведь не студент химфармфакультета. Все эти годы я стучался в двери фармкомитета бывшего минздрава, бывшего СССР. И постоянно получал от ворот поворот, отписки. Как же! Какой-то провинциальный завлаб фантазирует! А главное не в этом. Главное вот: у них в Москве, под боком, в лаборатории членкорра Звягинцева работали над аналогом. Я сделал это на два года раньше, и то, что сделал я, лучше, потому что я не пренебрег качеством наполнителя. Но одобрили препарат Звягинцева, своя рука — владыка. И в управлении по внедрению новых лекарственных препаратов утвердили звягинцевский. Я же остался с носом. Но я упрям, я продолжал работу, совершенствовал…

— А знаешь ли ты, что некто Зимин, пловец, из команды, которую тренируют твои приятели Гущин и Туровский, умер. А ведь он глотал твои анаболики!

— Он что, отравился ими? Да, и мой анаболик токсичен, как всякое лекарство, если его принимать в лошадиных дозах.

— Нет, он не отравился. Но он, видимо, принимал его длительно и действительно в лошадиных дозах. В результате — поражение стенок кровеносных сосудов, васкулит, тяжелый гипертонический криз, инсульт, — и смерть. Все, как видишь, в логической последовательности!

— Не может быть! Откуда ты знаешь?

— От брата. Зимин — его больной. Ты что, не знал, что Гущин, Туровский и этот дерьмец Алтунин скармливали Зимину твой анаболик?

— Знал, разумеется. Но они клялись, что дают его разумно.

— В результате их «разумного» погиб человек. Кто следующий после Зимина? Он глотал этот стероид, видимо, не один год.

— Они пользовались не только моим, везли и другие стероиды из-за границы. Но мой препарат давал лучший эффект. Я долго работал над наполнителем. Традиционно считается, что наполнитель — это для объема, чтоб человеку легче было проглотить 3–5 миллиграммов препарата. А мне важно было создать такой наполнитель, чтоб он не только придавал форму порошку — в виде таблетки или капсулы, — но и быстрее растворял стероид в организме, снижал кислотность, а главное — быстро выводился из организма. Та взвесь, которую ты испытывала на трех группах животных, — это будет совершенно новый наполнитель. Они предпочитали мой анаболик еще и потому, что зарубежные новинки стоят безумно дорого, за все надо валюту. А я им обходился дешевле… Вот тебе вся правда.

— Не знаю, чем все это кончится для тебя, если узнает руководство института. Да и вообще… Это же додуматься надо: устроить частную лабораторию под институтской крышей! Они много платили тебе?

— Много, но я платил и тем, кто помогал мне здесь. Вот только тебе не уплатил, — усмехнулся он.

— Хватит паясничать!.. Кто еще с тобой работал?

— Фамилии тебе не нужны. Семь человек.

— И ты — восьмой?

— Нет, я первый. А работали со мной биолог, токсиколог, морфолог и другие профессионалы.

— И все из института? Из нашего?

— Нет, разумеется, из других институтов тоже.

— Целая лаборатория! Остановись, Погос, остановись!

— Скоро остановлюсь: я уже не Погос, а погост. Здесь, — он потер ладонью свой огромный лоб, — уже началось торможение, Ира. Жизнь вошла в плотные слои атмосферы, не за горами склероз.

— Пей больше! — она махнула рукой и быстро вышла…

— Ты был прав, — сказала сестра. — Погос снабжал их своим анаболиком.

— Ты говорила с ним? — спросил Костюкович.