Защитников высыпалось не так много — может пол сотни толчилось в предверии и внутри бреши. Уже можно было разглядеть лица, вышедших на защиту снесенной стены. Странные лица. Многие казались больными и изможденными. На многих были нарывы и язвы. Они устанавливали штурмовые туры.
— Стяг Вермахов. Это наемники. — сплюнул гвардеец.
— Грязные лиховерцы.
— Я вижу найхимские хари. — подтвердил другой.
— Ультроп, щит.
Стремительно катившееся во Тьму, и весь батальон вместе с ним, небо, снова подернулось волнующейся пленкой. Стены возвышались над, перешедшими на шаг, гвардейцами. Словно десятки, сотни падающих звезд, сгорали в щите паладина болты и стрелы.
Что-то ударило со стен черной стремительной молнией. Еще более злая сестра, вместо вспышки обычной, словно наоборот поглощала свет. На мгновение стало совсем темно.
Небо над головой стало похоже на прелюдие к вселенской катастрофе. Место где черная молния отразилась от зеркала мерцало фиолетовым и искажалось. Щит паладина заметно вздрогнул и весь мерцал почти касаясь земли.
— Никогда не видел такого заклятия. — слабо проболтал клирик. — Черная магия помещена в простую, стихийную.
— Какой тьмы нам драться с этой нечистью?
— Расстреляем их стрелами.
— Идиот! Ультроп держит щит.
— Милорд…
— Измена?
— Слушаюсь! Батальо-о-он в атаку!
— Поддержка, отступить в тыл.
Мельхиот уже почти уважал этого невидимого старшего капитана.
«Еще не сейчас.»
Лица осажденных скрылись за огромными штурмовыми турами. Семь саженей. Пять. Три…
— В щитовую!
Раздался страшный скрежет, словно сошлись в бою два гигантских железных дракона. Мельхиот надавил на мечника впереди изо всех сил, так что тот крякнул от натуги. Каждый шаг давался с истовым усилием. Теперь уж никто не мог заткнуть солдат. С обеих сторон сыпались брань, крики, стоны, проклятия. Верещали от боли, кричали от ужаса, орали от ярости. Вопли с той стороны, казалось, доходили из далека, задушенные стеной сошедшихся с турами гвардейских щитов.
Во все более поддающийся щит высшего паладина звонко свистели стрелы, гулко выли дротики и копья, щелкали арбалеты. Со стен посыпались камни. Половина из них проходила щит, вминая шлемы в головы гвардейцев. Ломая ноги и руки.
Небо внезапно осветилось и побелело. Но с дневным светом это не имело ничего общего. От зеркала отразилось какое-то направленное заклинание. Эта вспышка была похожа на краткий всплеск сознания. Через мгновение все вернулось в пучину безумия. Сумерки после нее словно стали еще гуще.
Медленно, шаг за шагом. Они продвигались в этом хаосе. Кузне, где между молотом и наковальней угодила трепещущая от страха и агонии живая плоть. В этом сумасшедшем сплетении тел, стали и ненависти. Мельхиот улыбался, наслаждался, впитывал ее и не мог напиться. Чем сильнее на него давили те, кто мог, и считал нужным, его направлять, тем сильнее давил он. Так было всегда, не более, не менее — «По иному не могло и быть.»
И Мельхиот давил. Изо всех своих сил. И даже сверх того. И далеко не сразу заметил, что вжимает в оборонявшихся обмякший труп гвардейца — «Разве что я сам выберу направление. Но по другому не выйдет.»
— Отступить!
«Еще не сейчас.»
Задние ряды резко отступили. Двуручник отринул. Гвардеец рухнул на землю. Вместе с ним упало еще несколько трупов. На них грохнулась почти половина штурмовых туров. А на них посыпались потерявшие равновесие наемники. Их мерзкие, подгнившие рожи предстали во всей красе. Мускулы Мельхиота затрепетали. «Я боюсь? Боюсь ли я?»
— Тяжелые мечи в атаку!
Он ринулся в щель отступившего шитоносца. И не смог не улыбнуться. Вместе с ним, из рядов батальона выскочило всего двое двуручников. Он узнал лысый череп мастера Игнасио. Высокомерного южанина, родом откуда то из Азурицера, может земляка вермахов, который всегда надменно игнорировал его. Второго он не знал.
— Рыцари на передовую.
Он словно бежал на месте. Казалось это искаженное от ужаса лицо южного наемника, распростертого на штурмовом туре, приближалось. Приближалось к его мечу. Медленно, как же медленно оно приближалось. Как медленно отстрие пронеслось вдоль его шеи. Как смачно ринулся жирный поток темной крови.
Мельхиот контролировал каждый взмах. Каждый шаг. Каждую мышцу тела. Он не контролировал только свое лицо. К нему было прикованно множество взглядов расстроенного порядка противника. О большем внимании он и не мечтал.
Но он хотел, что бы они оценили не только его ненависть. Они не поймут. Не-е-ет. Какое представление он им собирался устроить!
Его меч собирал смертельную жатву. Прежде чем оборонявшиеся сообразили, что нужно делать, он убил пятерых. Зарубил самым безобразным образом. Раны двуручного меча почти всегда смертельны.
Наемники бросились под защиту оставшихся стоять туров. Мельхиот нанес удар в верхний край справа, стоя на трупе с отсеченной головой, вложив всю силу какую мог. Одну сторону тура отбросило назад. Пара наемников за ним свалились на землю.