Стоит ли мне писать?

Мельхиот смотрел на мутное темно-оранжевое содержимое колбы из толстого стекла. Вот он, вожделенный им, в свое время, «элексир здоровья». У него было какое-то длинное научное название. Клирики могли приготовить их только вместе с магами. На каждый уходили недели. На некоторые — месяцы и даже годы. Тренирующиеся рыцари глотали их пачками. В основном «элексиры силы».

Уважающий себя рыцарь, должен был выпить не менее тридцати элексиров силы. По этой причине, он были чуть ли не самым дорогим для рядового обывателя. И относился к тем, которые только за действительно огромные деньги, мог получить, разве какой ни буть, не состоявший в гвардии, нобиль.

Со временем, он понял, что они и не нужны ему. Он был из той редчайшей породы, что уже в пятнадцать лет имели взбухающие буграми мускулы, крепче иных цирковых силачей. И рвали подковы голыми руками. Родиться таким в семье нобиля, почти бесспорно предвещало блестящую армейскую, а потом и придворную карьеру. Даже если счастливчик был таким же редчайшим дураком.

К слову, единственный и самый полезный элексир, которого, считал Мельхиот, до сих пор так и не смогли вывести, это «элексир ума».

Как ни странно, он добросовестно исполнял указания клирика. Упражнялся с мечом в густых, но ухоженных зарослях рощи заднего двора. Иногда, им доставалось не хуже какого-нибуть врага. Что вызывало молчаливое, но весьма красноречивое неодобрение Мэллоу. Подолгу и, даже, с удовольсвием гулял по его небольшому парку. И, с куда меньшим удовольствием, по фасаду. Там ему могли попасться на глаза люди — он не хотел никого видеть.

В город он не выходил вообще. Одним словом, Мельхиот наслаждался ничего неделаньем. Впервые, за эти десять, как оказалось на самом деле, а не девять, лет. Почти абсолютной свободой. Перспектива снова вернуться в гвардию маячила где-то на горизонте неразличимой тенью.

Родители редко тревожили его. Разве по всяким пустякам. Отец любил поболтать с молчаливым сыном. Сына почти не раздражали эти, легкие и пустые «разговоры». Когда он просто сидел и слушал. Надежда в глазах отца крепла с каждым днем. Примерно так же твердо и неумалимо, как тело Мельхиота. И это раздражало сына не в пример больше.

Но он изменился. Сын не мог это не признать. Он помнил с каким внутренним бешенством он встречал каждый раз попытки отца «поговорить» по душам. Тогда это или были ноющие жалобы на несправедливую жизнь пьяного гвардейца. Или агрессивные, от недостатка аргументации на пьяном языке, нравоучения. Так ему тогда казалось. Так он считал и сейчас.

Он не помнил, что бы отец хоть раз пытался с ним заговорить трезвым. Поговорить о простых и легких вещах. И вот, сейчас его прорвало. — «А не опоздал ли ты, старик? Ты не подумал об этом?»

— Мельхиот? — «Этот голос…»

В широких воротах фасада стояла женщина. Отделившись от редкого движения на улице. Простое но строгое, застиранное платье выдавало в ней замужную простолюдинку.

— А я все ждала, когда ты навестишь меня.

Он рассматривал гостью. Внешне она изменилась сильно. Круги под глазами. Грубые пальцы. Неряшливо уложенные волосы. Самую малость. Ровно столько, что бы непривыкшая следить за прической женщина не заметила выбившихся локонов. Эти черные локоны когда-то сводили с ума всех парней на улице. На всем проспекте, чего уж там.

Распухшее от алкоголя горло. Синяк на руке трусливо выглядывал из под рукава. Уже не первая красавица улицы. Но остатки былой роскоши все еще компенсировали нажитые с годами недостатки. Что бы она выглядела относительно прилично, и даже привлекательно.

Но нечеловеческое чутье Мельхиота подсказывало, шептало, предупреждало. В глубине ее глаз он видел все ту же Джейси. Сколько раз перед его взором, когда то, всплывал её окоченевший, смеющийся ему в лицо, образ? Что видеть её здесь, сейчас, во плоти и крови, казалось очень странным.

— Я не собирался.

Она смутилась.

— От чего же?

Действительно, от чего же? Он видел её в его руках. Видел так ясно и в таких деталях как если бы увидел их, занимающихся любовью, своими глазами. От чего же сейчас молчали образы? Почему лицо, которое в его сознании было изничтожено бесчетное число раз. Воспоминание о котором обжигало стыдом. Сейчас, вживую, не взывало абсолютно никаких эмоций?

— Зачем ты пришла?

— Так ты встречаешь старых друзей?

— Я не вижу здесь друзей.

— Может, тогда навестишь Гордона? — вспылила сударыня.

Он молчал.

— Прости. — она выглядела почти искренее. Как всегда.

«Наверно она и сама верит в свою искренность. Но, теперь, тебе меня не обмануть.»

— Я не хотела тебя обидеть. Почему я пришла, Мельхиот? Ты огонь. Нет, ты пожар. Ты настоящее бедствие. Ты просто катастрофа. Ты уже обжог Гордона и меня. Но ты притягиваешь к себе. Я не могла не воспользоваться случаем, что бы увидеть тебя. Я слишком хорошо тебя помню.

— Увидела.

Она взволнованно разглядывала названного друга.

— Ты изменился, Мельхиот. С одной стороны очень сильно. С другой… Ты стал хуже.

— Ты даже не представляешь насколько.

— Ты хочешь заставить меня плакать?

— А ты думаешь, мне не все равно?

— Я не клеюсь к тебе, дурачок.

— Я понимаю.