Рындин остановился посредине комнаты и, картинно подбоченившись, Сказал, словно холодной водой окатил:
— За помощь беглому учителю тебе положено уже третий день сидеть в Картуз-Березе. А я тебе все простил. Коменданту внушил, что конь сорвался сам. — Сказав это, Рындин пошел к столу, за которым стояла бледная, с дрожащими губами девушка.
Но как только приблизился к столу, Олеся закричала:
— Лучше Картуз-Береза, чем такое!.. — и снова убежала в кабинет. Однако открыть дверь ей не удалось. Рындин схватил ее и бросил на диван. Олеся закричала на весь дом. Рындин зажал ей рот. Но девушка укусила его за руку и вырвалась. На туалетном столике она схватила тяжелый золоченый подсвечник и разбила им окно. Однако выскочить не успела — хозяин рванул за платье. Отмахиваясь, Олеся нечаянно ударила его подсвечником по голове. Рындин сразу же выпустил платье, ухватился рукой за подоконник, но не удержался и навзничь рухнул на пол. Олеся спрыгнула с подоконника.
— Игорь Вячеславович! — закричала она в ужасе.
Немного постояв над неподвижным телом хозяина, убежала в свою комнатку и заперлась. Упала на колени перед иконкой божьей матери. Но тут почудился стук в дверь и басистый голос коменданта полиции. Глянув на разорванное голубое хозяйское платье, Олеся торопливо сбросила его и надела свое старенькое, полотняное, в котором пришла в этот дом. Схватила платок, открыла окно, выходящее в лес, и выскочила…
Был веселый солнечный день. С гармошкой на плече Гриша сидел на берегу запущенного поповского пруда. «Что-то долго Санько не идет. Обещал прийти еще до обеда, а вот нет. Ну все равно девчата и хлопцы придут сюда сразу же после церкви», — рассудил Гриша и решил ждать. Сегодня он свободен, можно отдохнуть. Положив гармонь себе на колени, Гриша прислушался к шуму деревьев.
Над ним радостно лепетала березка. Немного дальше шушукались две старые развесистые сосны. Они чуть заметно покачивали кудрявыми, высоко поднятыми головами и, казалось, старались хоть на минутку заглянуть в глубокий таинственный пруд. Да куда там, разве подступишься! Тесной толпой, как девушки осколок зеркала, вделанного в печь, старый пруд окружили кудлатые, растрепанные вербы. Ухватились за руки, переплелись длинными косами, и каждая старается как можно дальше просунуть голову к зыбкому зеркалу воды, будто бы от этого станет красивее. Но сколько ни смотрятся, а так и остаются непричесанными дикими растрепами. Вдруг на той стороне пруда послышался тихий протяжный запев:
Грустный, сильный голос пронесся над водой и замер где-то за прудом в зарослях ольшаника. Потом хор чистых девичьих голосов дружно подхватил:
И еще раз, но уже голосистей и протяжней, девушки пропели вторую половину куплета.
Гриша вскочил, растянул гармонь и пошел навстречу. За прудом он увидел хоровод. Девушки шли не спеша, прогуливаясь. Чтоб не прерывать песню, они поздоровались только кивком головы, под руки подхватили гармониста и так же не спеша продолжали свой путь, Теперь уже дружнее, под аккомпанемент гармошки над прудом взлетела протяжная грустная песня:
Вдруг по тропинке за домом показался встревоженный разлохмаченный Санько.
— Что случилось? — Девушки сразу притихли, глянув на Санька. Гриша сомкнул свою гармонь.
— Хлопцы, девчата! — с трудом переводя дыхание, еще издали заговорил Санько. — В больницу привезли управляющего. Олеся пробила ему голову.
— Ее посадили? — испуганно спросил Гриша.
— Нет. Она убежала. Но вся полиция и служащие выехали в лес искать ее.
Гриша бегом направился домой.
— Гришка, постой! — крикнул Санько и заговорщически прошептал: — Девчата, собирайте всех и — тоже в лес. Найдем ее и получше спрячем от полиции.
Целый день бродили по лесам и болотам парни и девушки с корзиночками, кошелками, будто бы ягоды собирали. Обшарили все самые глухие места, но Олесю не нашли.
Гриша вернулся домой на рассвете. Но дома еще не спали. Дед и мать думали, что он попал в какую-нибудь беду. Мать сразу же набросилась:
— Где тебя носило? Ушел, не сказал ничего, а ты тлей да млей за него!
— Хватит тебе! — оборвал ее дед. — Тут полиция приходила. Откуда-то узнали, что ты пошел искать Олесю.
— Не нашли ее? — с тревогой спросил Гриша.
— Где там! — видимо радуясь за девушку, махнул дед. — Лес большой. У нее одна дорога, а у них сто. Ее все село искало. Может, хлопцы и нашли да сховали. Ну, то и добре…
— Не вмешивался бы не в свое дело! — продолжала мать. — Кто поднял руку на пана, все равно что замахнулся на бога.
— И что ты плетешь! — оборвал ее Конон Захарович. — А ты, Грыць, переобувайся, а то весь в грязи…
Утром дед сам пришел в сарай будить Гришу. Этого никогда не бывало, поэтому Гриша испугался, думал, что-нибудь случилось.
— Поговорить хочу с тобой, — сказал дед. Залез на сеновал и сел рядом на старой, слежавшейся осоке.