И вот, когда садилось солнце,Тайком я выполз на чердак,Где ночью бродит вурдалак,По рынве в круглое оконцеВсползающий за черепами,Что вперемежку с обручамиБочарными и всякой дряньюЛежали там зловещей даньюПески зыбящего Борея,Который выдул из гробовБезвестных Савву и Андрея,Разбойников и бурлаков,Курсисткам нашим на потеху,Лукерье-прачке на помеху.Построив из ручонок шоры,Чтоб угрожающие взорыМне черепов не помешали,Я, как мышонок, тихо-тихо,Крестясь неистово от лиха,Чрез паутиновые шали,Спугнув мурлыкавшую кошку,Подполз к разбитому окошкуИ смело выбрался на крышу.Приник, прислушиваюсь – слышуЛишь шелест тихий тополейИ кажущийся плеск килейЭскадры белых облаковДа зыбь червонную песков.И я всё выше полз, всё вышеПо воспаленной солнцем крыше,Пока к ажурному конюНе всполз по острому гребню!И с замираньем глянул вниз,Туда, где, желтовато-сиз,Журчащих валунов оркестрНастраивал ленивый Днестр.И завихрилось, зажурчалоВ головке, возбужденной ало,И через глаз калейдоскопТянулась властно надпись: Стоп!Но с островочка: – Ой, ой, ой! –Неслось русалки: «Папа мойЗа древнего меня лещаОтдаст сегодня…» ПропищаВ ответ какой-то грозный клич,Я рученьками завертел,Затем скакнул и, как кирпич,Куда-то в бездну полетел.