Столичный доктор. Том VI

Ни разу я с послами не встречался. Да что там, даже дипмиссии повещал в прошлой жизни исключительно в целях получения виз. Что этому барону от меня надо? Вряд ли он воспылал желанием поздравить лично с почетным академическим званием и порадоваться за достижения отечественной науки. В таких случаях ограничиваются коротеньким благодарственным письмецом, которое с начальственным организмом контактирует совсем недолго — пока тот ставит свою подпись. Значит, у нас проявление профессиональной солидарности. Посол посла...

***

Естественно, прибыл я с легкой задержкой. Минут двадцать, не больше. А всё жена, которая почему-то решила, что меня там сейчас закатают в ковер, и отправят на родину для расправы без суда и следствия. Еще ни одного детектива не написала, а профессиональная деформация есть. В итоге поехала со мной, успокоив тем, что подождет меня в коляске. Согласился — задерживаться в мои планы не входило.

А неплохо так посольские тут устроились. Шикарный особняк в центре, большой двор. Имперская мощь и величие. Не Андорра какая-нибудь.

— Князь Баталов, к его высокопревосходительству, — сказал я лакею, отдавая цилиндр и трость.

Провели в приемную, секретарь, молодой человек с совершенно не запоминающимся лицом, на котором читалось исключительно чувство собственного величия максимальных уровней, открыл дверь, и объявил:

— Ваше высокопревосходительство, его сиятельство князь Баталов!

Причем умудрился к начальнику обратиться подобострастно, а мой титул, который слегка повыше баронского, произнести, будто я в долг просить пришел пятнадцатый раз. Парня понять можно, Баталов скоро с горизонта исчезнет, а начальник останется.

Моренгейм встал, но из-за стола не вышел. Кивнул только, и поздоровался сухо и холодно:

— Рад видеть вас, князь. Прошу, присаживайтесь, — и показал на кресло напротив.

Посол был в летах. За семьдесят, точно. Жидкая растительность в верхних слоях щедро компенсировалась выдающимися бакенбардами. Взгляд цепкий, жесткий, чем-то напоминает министра Громыко, знаменитого «господина нет».

Креслице, кстати, так себе. И секретарь с напитками не спешит. Не очень-то жалует отчизна сограждан вдалеке от родных осинок.

— Я пригласил вас, князь, чтобы выразить неудовольствие по поводу вашего поединка с графом Монтебелло...

— Извините, что перебиваю. Давайте сразу выясним: это официальная позиция Его Императорского Величества, или ваша личное мнение?

— Вы даже не можете себе представить — пропустил мой вопрос мимо ушей «высокопревосходительство» — сколько сделал граф для развития добрососедских отношений между нашими странами!

Значит, второе. За дружбана решил вступиться. Ну, получи.

— Отчего же, как раз могу себе представить. Этот господин хотел уронить авторитет Государя, после трагических событий, случившихся во время коронационных торжеств, — я перекрестился, вынудив и посла сделать то же самое, — попытавшись заманить его на бал. И только мудрость Его Императорского величества не дала нанести урон репутации Императорского дома в самом начале царствования.

— Я наслышан об инциденте в Москве, — медленно произнес барон. Не ожидал? Сейчас любое слово против будет значить несогласие с дважды упомянутым лицом.

— Тогда вы, наверное, знаете, что я выполнил волю Государя, и отказался от поединка. Даже принес извинения господину Монтебелло.

— Я хотел предупредить вас от опрометчивых поступков... — посол явно растерялся, разговор ушел с заготовленного курса. — Французская пресса... есть сведения...

— Барон, мнение бульварных газеток меня волнует меньше всего. Я защищал свою честь. Она важнее листочка плохой бумаги с напечатанными на ней буквами. Вы согласны?

— Да, но...

— Тогда и обсуждать нечего. Намного хуже было бы, если французские газеты написали, что российский князь — трус. Вот это точно нанесло бы урон нашим взаимоотношениям.

Тут конечно, все «на тоненького», но Моренгейм купился, закивал.

— В такой трактовке...

— А другой быть и не может. Разрешите откланяться.

Спускаясь по лестнице, я вспомнил анекдот про Виссариона Белинского и извозчика. «Ишь, говна какая!» — повторил я вслед за неизвестным тружеником пассажирских перевозок, и засмеялся. Если те, кто нас не любит, ругают, значит, всё правильно делаем. И вообще, пора уже из этой Франции уезжать. Душно тут! Меня ждет свежий горный воздух Швейцарии!

Глава 20

КОПЕНГАГЕНЪ. Въ полночь скорый поѣздъ изъ Гельсингера врѣзался на вокзалѣ Гьентофте, недалеко отъ Копенгагена, въ стоявшiй тамъ пассжирскiй поѣздъ. Восемь вагоновъ разбиты. Два вспомогательныхъ поѣзда отвезли ночью раненыхъ и убитыхъ въ Копенгагенъ, гдѣ они распредѣлены по больницамъ. Во время катастрофы погибло 33 человѣка, въ томъ числѣ 9 человѣкъ дѣтей. На пути въ Копенгагенъ умерли еще пятеро. Въ больницахъ ночью и утромъ умѣрло еще нѣсколько человѣкъ. У монастыря св. Iоанна, куда отвезены всѣ трупы, и у больницъ происходятъ душу раздирающiя сцены: родные отыскиваютъ погибшихъ.