Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

Что же касается привлекательности общества, Петербург заставлял забывать самые смелые мечтания. В свете встречалось столько французов, что можно было представить себя в Париже. Я вновь увиделась там с герцогом Ришелье и графом Ланжероном; правда, они не проживали в столице постоянно, поскольку один был губернатором Одессы, а другой — всегда в дороге и на военных смотрах. Мне встречалось также множество других наших соотечественников. Например, я завязала знакомство с любезнейшей и добрейшей графиней Дюкре де Вильнев, которая была не только очень красива и прекрасно сложена, но и излучала какое-то особое очарование чрезвычайной доброты. В Петербурге, как и в Москве, я виделась с ней очень часто; в связи с этим мне вспомнилось, как однажды, когда я направлялась к ней на обед, со мной приключилось происшествие, не редкое для России, но тем не менее чрезвычайно меня испугавшее. Господин Дюкре де Вильнев приехал за мной на санях; было так холодно, что по дороге я совершенно отморозила себе лоб. «Как я буду теперь думать! Как буду рисовать!» — закричала я в ужасе. Господин Дюкре поспешил завести меня в какую-то лавку, где растер мне лоб снегом, и это средство, употребляемое в подобных случаях всеми русскими, тут же устранило причину моего отчаяния.

Французские знакомства не заставили меня пренебречь местными жителями, оказавшими мне такой любезный прием. Всякий день расширял круг моих связей с русскими семьями. Кроме тех друзей, о которых я уже говорила, я часто виделась с господином Демидовым, самым богатым человеком России. Отец оставил ему в наследство железные и ртутные рудники, такие доходные, что колоссального размера поставки, которые он делал правительству, бесконечно увеличивали его состояние. Это огромное богатство было причиной того, что в жены ему досталась девица Строганова, наследница одного из самых благородных и древних родов России. Их союз был вполне благополучен. Хотя госпожа Демидова была очаровательна и все существо ее излучало какую-то прелесть, думаю, что муж никогда не любил ее по-настоящему; однако жизнь, которую она прожила с ним, была от этого не менее счастлива. У них было двое сыновей, один из которых чаще живет в Париже и, как и его отец, является большим любителем живописи.

Павел I заказал мне портрет императрицы, своей жены; я представила ее в полный рост, одетой в парадное платье и в алмазной короне на голове. Кисть не в состоянии передать игру бриллиантов, и я очень не люблю их рисовать. Несмотря на это, взяв фоном большой занавес малинового бархата, я добилась глубокого тона, необходимого, чтобы высветлить корону, и она блестела, насколько это только возможно. Когда картина была перенесена ко мне домой, чтобы я могла закончить отделку аксессуаров, мне предложили взять вместе с парадным платьем и все бриллианты, которые его украшали. Стоимость их, однако, была так велика, что я отказалась от этого знака доверия, который внес бы в мою жизнь столько беспокойства, и предпочла рисовать драгоценности во дворце, велев перенести картину обратно.

Императрица Мария была очень красива. Дородность позволила ей сохранить свежесть лица, а высокий рост и благородная осанка дополнялись прекрасными светлыми волосами. Помню, как однажды я увидела ее на большом балу. Великолепные вьющиеся волосы падали ей на плечи; сверху прическа была увенчана бриллиантами. Высокая и красивая фигура императрицы величественно возвышалась рядом с Павлом, который подавал жене руку; контраст между ними был разителен. Красота соединялась у императрицы Марии с прекрасным характером; она была по-настоящему благочестива, и ее добродетели были так хорошо известны, что она, возможно, была единственной женщиной, которой не смела коснуться клевета. Признаюсь, я гордилась тем, что удостоилась ее расположения, и всегда высоко ценила ту благосклонность, которую она выказывала мне при каждом удобном случае.

Наши сеансы проходили тотчас вслед за парадными обедами, так что император Павел и его два сына, Александр и Константин, обычно присутствовали на них. Высочайшие посетители ничуть не стесняли меня, потому что император, единственный, кто мог меня напугать, был со мной очень любезен. Однажды, когда я сидела за мольбертом, подали кофе. Император сам принес мне чашку и, подождав, когда я допью, отнес обратно. Правда, в другой раз он заставил меня стать свидетельницей своего странного, шутовского поведения. Я велела расставить ширмы позади императрицы, чтобы обеспечить более спокойный фон. В один из моментов, когда мы решили передохнуть, Павел принялся скакать и гримасничать, совершенно как обезьяна царапать ширмы и делать вид, что карабкается на них. Эта забава продолжалась довольно долго. Мне казалось, что Александр и Константин сильно страдали, видя, как их отец выделывает перед иностранкой подобные фортели. Да я и сама чувствовала себя не слишком удобно.