Стон (СИ)

— Не обращайся со мной как с больным. Я хочу этого. Очень.

Сумасшедшая эрекция вздыбила и намочила мои штаны. В глазах заплясали яркие искры. Что он говорит?! Не может такого быть…

Заикаясь, я ответил: — Тогда… ты… первый.

— Я?

— Да. Ты трахнешь меня сию же секунду.

Шерлок поднес кружку к губам, пряча довольную и… черт бы меня побрал!.. плотоядную улыбочку. — Сию секунду я не могу. Видишь — завтракаю. Джон, тебе не кажется, что тостов несколько маловато?

Господи, как же мне стало легко! Воздушно. Радостно. Просто здорово.

— Пожалуй, — согласился я. — Поджарю ещё с десяток. А потом ты вставишь мне по самые яйца.

Шерлок закашлялся. — Ты грубый мужлан.

— Ага.

Иногда мне хочется быть грубым мужланом, потому что бушующая во мне нежность выходит из берегов и требует усмирения…

Конечно же, Шерлок всё сделал по-своему: первым стал все-таки я.

Мой первый раз… О, этот первый раз! Он ужасен. Для меня, потому что Шерлок-то был несомненно доволен: бороздил мою кожу горячими пальцами и дрожал с головы до ног. Но себя я ненавидел люто, и даже обжигающие волны ярчайшего облегчения не смогли эту ненависть смыть. Короче говоря, я себя не донёс. Конечно, ничего страшного в этом нет. Конечно… Каждый, кто терял разум, находясь на пике желания, меня поймет. Господи боже, да я готов был вытечь на первом же пальце! И Шерлок тоже хорош… Разве можно так льнуть к человеку, которого от страсти колотит? Так целовать… Так дразнить языком… Быть таким готовым. И шептать: — Не бойся, Джон… Не бойся…

Мои пальцы окутаны шелком — влажным, горячим. Я даже не пытался его растянуть — какой там… Под моей задубевшей, мозолистой кожей вмиг отвердела простата, и я потерял голову. Я почти отымел его пальцами — целуя стонущий рот, жадно глотая слюну. С меня градом катился пот, член дергался и горел, в висках молотило. Когда головка скрылась внутри, я понял: не смогу. Не выдержу.

Хватило меня на пять-шесть движений. Я вошел в него сразу — если бы продвигался осторожно и медленно, не хватило бы даже на это. Но кто виноват, что в Шерлоке всё так беспощадно пылает? На последнем движении внизу живота вспыхнуло и растеклось нестерпимое пламя: я кончил в Шерлока, и долго не мог прийти в себя.

— Прости, — еле выдавил я потом, чуть не плача с досады. — Даже не знаю…

Но этот ненормальный был счастлив. И когда спальня перестала кружиться, а злость на себя самого немного ослабла, я высосал из него всё, что скопилось — дочиста, без остатка и с таким яростным наслаждением, что сердце едва не выпрыгнуло.

Меня он лишил девственности очень бережно: продвигался осторожно, крадучись. Я стискивал челюсти, чтобы не закричать: бог мой, как хотелось мне почувствовать яростный натиск, заполниться Шерлоком быстро, сильно и больно! Но я ему не мешал. Я вбирал в себя его длинный изящный член, упиваясь каждым сладким мгновением. Он вошел в меня лишь наполовину — очень боялся испортить первое впечатление чем-нибудь неприятным… Дурачок. Да разорви он меня на части, не было бы на Земле человека благодарнее и счастливей.

Он долго и сладостно меня истязал, покачиваясь надо мной своим безупречным телом, и лишь под конец, задержав дыхание и впившись ногтями в бедра, погрузился до основания — тугая мошонка прохладно прижалась к моим ягодицам, и я с криком рванулся навстречу…

— Джон, я не хочу забывать… — сказал он потом.

— Дело твоё, — ответил я, накрывая его плечо одеялом.

Но, надеюсь, когда-нибудь от былых горестей не останется даже следа. Уж я постараюсь. А если и приснится Шерлоку страшный сон, я найду, чем его утешить.

Самому мне расслабляться нельзя — необходимо всегда быть начеку. Потому что я знаю: в любой из шикарных машин, темными, отполированными тенями скользящих по улицам Лондона, может притаиться безумец.

***

Я не сразу рассказал о нас Гарри. О том, что мы вместе. О том, черт возьми, что сплю с ним в одной постели.

Не могу понять — почему.

Узнав, Гарри захохотала. Я так и видел её жемчужный оскал! Мне и самому было весело.

— Бедные папа с мамой, — отсмеявшись, вздохнула она.

— Только попробуй им рассказать! — рявкнул я. — Хватит с них одной парочки.

— Он красивый?

— Невероятный.

— Слышал бы ты себя! — снова рассмеялась она. — «Не-ве-ро-ят-ный». Ах-х… Сколько страсти!

— Я люблю его страстно — что же в том удивительного?

В голосе Гарри сквозили мечтательность и тепло: — А ведь ещё тогда я обо всём догадалась… Посадив тебя в поезд, всю дорогу ломала голову: что не так? Устал, выдохся — это понятно. Но что ещё? Что за лихорадка поселилась внутри тебя и делает таким…

Она замолчала.

— Каким? — спросил я.

— Счастливым.

— Счастливым? Не выдумывай! Больше всего я тогда был далек от счастья. Я был подавлен. Убит.

— А вот и нет, — уверенно возразила Гарри. — Ты был сам не свой, унесенный, но выглядел так, будто тебе… привалило от жизни. Я это только потом поняла. И успокоилась.

— Привалило? — Я прыснул. — Ну и словечко!

— Другого подобрать не могу. Привезёшь его к нам?

— Спрашиваешь. Будьте готовы к настоящему потрясению.

Познакомились они только через полгода — всегда что-то мешало оторваться от Лондона и его