Стон (СИ)

Пораженный неоправданной монументальностью его жилища, он бродил по комнатам, теряясь в их гулкой пустоте и величине, втайне радуясь, что отклонил предложение пускай даже временного соседства. Не о таком приюте он всё это время мечтал, продолжая упорно пролистывать страницы сайтов, размещающих адреса и фото съемных квартир…

Бак ходил за ним, как заправский экскурсовод, показывая красивые спальни и просторные лоджии, сияющие хромом, акрилом и кафелем ванные комнаты, и тоска остро впивалась в сердце — Джон понимал, что Бак снова начнет разговор.

— Джон, может быть, всё-таки…

— Бак, прошу тебя. Я не могу сюда переехать.

— Черт возьми, почему?!

— Хотя бы потому что не приживалка.

Бак всплеснул руками.

— Да ради Бога, Джон. Я назначу определенную плату, раз уж ты такой щепетильный. Посмотри, как много здесь места! — Он изумленно оглянулся по сторонам, словно впервые осознал всю бесконечность занимаемого им пространства. — Мне страшно даже представить, в каких условиях ты живешь. Платить за мерзкий гостиничный номер глупо и расточительно. Ты ищешь жильё…

— Я ищу своё жилье, Бак, — перебил его Джон.

Бак осекся, замолчал на время, и вдруг надломлено выдохнул:

— Джон, я всё понимаю. Но, пожалуйста… — Он окинул взглядом гостиную, в центре которой они в этот момент стояли. — Я не могу больше быть здесь… один. С тех пор, как ты появился, я не нахожу себе места.

Мышцы Джона мгновенно одеревенели, сердце взволнованно застучало.

В чем он хочет сейчас открыться?

— Бак…

— Джон, выслушай. Я не прошу тебя поселиться в этой квартире навечно. Поживи немного, разбавь моё одиночество. Я не обременю тебя своим частым присутствием, вот увидишь. Да меня и дома-то не бывает. Но знать, что вернешься не в эту чертову пустоту, а туда, где кто-то… пусть не ждет, нет… просто находится, дышит, что-то делает. Это так замечательно.

Он нервно ходил по комнате, глубоко засунув руки в карманы, и Джон следил за ним растерянным взглядом, подавленный этой неожиданной исповедью и понимающий, что отказать Баку теперь у него не хватит ни духу, ни совести.

— Остановись, пожалуйста. Я согласен.

Лицо застывшего в нерешительности Бака осветила такая безграничная радость, что у Джона дрогнуло сердце, и он на мгновение снова почувствовал себя тем капитаном Ватсоном, который, задыхаясь от счастья, вытаскивал из исковерканной плоти очередную дьявольскую пилюлю, с облегчением понимая, что этот-то наверняка будет жить.

— Дай мне три дня. Мне… кое с чем надо разобраться. Я тебе позвоню.

— Конечно, Джон, конечно. — Голос Бака дрожал от предвкушения. — Знаешь, я всегда считал тебя своим другом. И всегда любил.

«Почему бы и нет? — доказывал самому себе Джон по дороге в гостиницу. — Почему бы не сделать ещё одну попытку изменить свою жизнь? Разве не в этом я поклялся себе… тогда? Бак отличный парень. Да и аренду назначит терпимую. Я же с ума сойду, если останусь в своей чертовой комнатенке хотя бы на месяц! Этот… Он… Этот… Надо забыть его, вытравить из памяти навсегда! Бак поможет. Не могу больше его хотеть. Не могу».

*

В тот же вечер на предательски слабых ногах Джон подошел к дверям Ярда, распахнув их ударом ладони, и сразу же уткнулся взглядом на него.

Он сидел именно там, где Джон впервые его заметил — на табурете, примыкающем к барной стойке. Как неизменный часовой, упрямо и преданно охраняющий лишь одному ему известные ценности.

Повернувшись лицом ко входу.

Кого-то ждет?

Кто-то в очередной раз успел купить его, и дело только за малым: придти и взять?

Ну уж нет!

Увидев вошедшего, парень дернулся, круто развернувшись и покачнувшись неловко и очень опасно, и Джон с трудом подавил желание броситься к нему, уберегая от кажущегося неминуемым падения.

Но парень удержался на табурете.

И больше в сторону двери не повернулся.

Он сидел так неестественно прямо, что Джон физически ощущал тугую натянутость его мышц, настороженно ожидая, что вот-вот, сейчас они треснут с тошнотворно пронзительным звуком, и тонкая белая ткань, сквозь которую немыслимо трогательно просвечивал каждый из его распроклятых позвонков, вмиг пропитается кровью.

А он, капитан Джон Ватсон, которого давно уже не мутит от красного цвета, умрет на месте, охваченный и сраженный наповал диким ужасом.

«Будь проклято всё на свете. Мать твою… Я до смерти люблю эту тварь».

Джон выскочил из Ярда, не понимая, куда идти, и что делать дальше.

Он испуганно озирался по сторонам, как слепец, внезапно оглохший и потерявший все знакомые ориентиры. Ему хотелось орать во все горло, орать до тех пор, пока не сорвется голос — так потрясло его собственное открытие. Он готов был хотеть, истекать страстью, выть от вожделения. Но любить он был совсем не готов.

В ненавистном номере Джон обессилено опустился на пол, прислонившись спиной к поцарапанной дверце шкафа, и долго сидел, обхватив руками колени и уткнувшись в них залитым слезами лицом. Ему не было стыдно за эти слёзы: он горько оплакивал сейчас свою бесполезную жизнь. Он вошел в Ярд триумфатором. Ну конечно, ведь он так нужен кому-то, так ценен и важен! А покинул его, позорно сбежав, разбитым и сдавшимся.