Стон (СИ)

Он знал, что уже пойман. Схвачен цепкими пальцами этой внушающий ужас комнаты и прикован к продавленной чужими телами кровати. Здесь от болезненного восторга закружилась его несчастная голова, подкосились сильные ноги, здесь было вырвано и унесено в ночь его замирающее в остром блаженстве сердце.

Сюда он и вернулся.

Вот только зачем?

Как наивна была его радость, что комната оказалась свободной! Тупица! Увидел в этом мистический знак. Мать твою, да это не знак, это плевок! Только этого ты и достоин, Джон Хэмиш Ватсон: вновь оказаться там, где тебя шутя поимели, где, повинуясь капризу, позабавились твоей слабостью.

Господи!

Он тогда даже не обернулся.

Проклятье!

Сходить с ума по шлюхе, которая в эту минуту трахается, подсчитывая очередную выручку. Джон обхватил голову ладонями, плотно прижав их к ушам, чтобы не слышать собственных мыслей, каждая из которой вырывала клок его плоти; чтобы закрыться от вибрирующего грохота улицы, по раздутым венам которой текла чуждая, непонятная жизнь.

…Ошеломленный и оглушенный долгожданной встречей, он как шальной летел по этой грохочущей улице, сталкиваясь с прохожими, и от несущихся вслед недоуменных возгласов и ругательств виновато вжимал голову в плечи.

Словно неожиданно заблудившийся в непроходимых джунглях, продирающийся сквозь буйную гущу первозданной, немыслимой красоты, где на каждом шагу притаившийся хищник может прыгнуть на спину и вцепиться клыками в загривок, Джон дрожал от необъяснимого страха, чувствуя себя незащищенным и слабым.

Одиноким.

Никому не нужным.

Потерянным в этом враждебном кружении лиц, тел и огней.

Стоп.

Надо срочно успокоиться и прекратить несвойственную ему истерику.

Джон был готов остервенело лупить себя по щекам, только бы выбить из охваченной пламенем головы всю эту дурь, захлестнувшую его слишком серьезно. Непростительно серьезно!

И, как это ни парадоксально, успокоил Джона (а возможно, просто опустошил) именно этот стремительный бег в никуда. Как будто вместе с рвущимся из горла тяжелым дыханием выходило по капле и наконец-то полностью вышло его бессмысленное отчаяние.

Джон резко затормозил возле малопривлекательного бистро, медленными вдохами стараясь унять гулко бухающее сердце, и его вдруг так сильно потянуло в тепло и свет, что он решительно толкнул дверь и вошел в полупустое, довольно опрятное помещение.

Выпил кофе. Съел какой-то потрясающе вкусный салат. Заказал ещё одну чашку. С аппетитом хрустел свежими вафлями. Снова пил кофе.

И понял, что выживет.

Судьба бросила очередной вызов, подослав это адское великолепие плоти. Что ж, бывало, она подкидывала ему вываливающиеся наружу кишки, оторванные руки и ноги, залитые слезами, потухающие глаза, в которых уже никогда не будет ни радости, ни надежды, потому что смерть уже начала свой нескончаемый ритуальный танец, пустилась в свой уродливый пляс.

Чего только не было.

Куда этой воняющей дорогим парфюмом холеной бляди до всего того, что довелось увидеть солдату Джону собственными глазами, и отчего эти его чертовы глаза закрывались порою сами собой, наотрез отказываясь смотреть на белый, но такой непроницаемо черный свет.

Джон решил вызов принять.

И начать всё сначала.

В который раз…

Мать твою, как смешно! Когда же это закончится?!

Ладно.

Итак.

Во-первых, он черта с два уедет из Лондона, несмотря на то, что сейчас тот не вызывает в нем ничего, кроме отвращения. Да вопреки этому и останется.

Во-вторых, подыщет приличную и недорогую квартиру.

Такое возможно?

Возможно.

Устроится на работу. В конце концов, старые связи ещё остались, и не все телефоны и адреса забыты. Это поначалу он никого не хотел видеть. А сейчас… Почему бы и нет? Продираться сквозь джунгли в одиночку? Нет уж, спасибо.

И когда он снова придет в этот чертов гадюшник.

Но об этом — потом.

По дороге в гостиницу Джон бодро прокручивал в голове детали будущей замечательной жизни.

Завтра же он займется поисками жилья. Небольшая квартирка, где будет всё самое необходимое. И камин. Непременно, камин. Приветливый, жаркий, наполняющий комнату таинственным золотисто-оранжевым светом.

Весна и лето промчатся быстро, не успеешь и глазом моргнуть, особенно, когда столько забот и планов. Им на смену придет дождливая, промозглая осень, которая своими унылыми пейзажами Джона не напугает. Каждый вечер он будет сидеть на полу… нет, на мягком коврике у камина… с бутылочкой-двумя крепкого пива, часами смотреть на огонь и незаметно хмелеть, плывя в невесомости покоя, тепла и уюта.

Да, именно так.

А ты, сука, ещё пожалеешь.

Но сначала — крепкий сон.

Встать под горячий душ, смыть с себя мускусный запах недавней гонки, обновить изломанное смятением тело.

…Смятением, вспыхнувшем в каждой вздрогнувшей клетке, в каждой капле отравленной ожиданием крови в тот миг, когда он его увидел, когда на несколько сладких секунд прижался к его груди…

К чертовой матери этот слезливый бред!

…А потом, с головой завернувшись в тонкое одеяло, уснуть.

Как умереть.

На сытый желудок это будет очень легко.