Стон (СИ)

Давно наступил рассвет, занялся и ярко расцвел весенний солнечный день, а он продолжал отсыпаться, словно на далеко не сказочном гостиничном ложе frau Holle* расстелила для него свои знаменитые снежные перины, и он утопал в них, погруженный в долгожданный покой, мирно сложив на груди ладони и по-детски приоткрыв губы, близость которых была невыносима, и поцеловать которые Джон до сих пор не посмел.

Вчера… или сегодня… Чёрт, в голове настоящая путаница, и мысли, будто капли тягучего мёда, перетекают одна в другую, так и не оформившись во что-то, имеющее смысловую ценность. Плевать! Вчера или сегодня они оба отключились достаточно быстро, это Джон хорошо помнил. Несвязное бормотание Шерлока стало вдруг еле слышным, судорожные выдохи в шею — более ровными, и вскоре он, перестав всхлипывать и дрожать, сонно притих, заметно отяжелев в осторожных объятиях.

Вымотанный, едва оправившийся от сильнейшего стресса, Джон вскоре и сам задремал, и проснулся, испуганно дернувшись, словно вынырнул из глубокого черного омута.

Не веря себе самому.

Не веря тому, что достаточно только протянуть руку…

Надо подняться, принять душ и прийти в себя хоть немного.

Надо.

Но Джон продолжал лежать, вытянувшись в опасной близости к краю кровати, предоставив спящему Шерлоку возможность просторно и вольно раскинуться, и не лишая его при этом тепла.

Он смотрел, смотрел… И не мог насмотреться. Так близко, так томительно близко. Гладкая чистая кожа, трепещущие крылья красивого носа, тонкая, едва заметная венка, бегущая поперек высокого лба…

Безупречная работа. Господу есть чем гордиться.

И есть чем свести с ума.

Но вдавить в матрас разомлевшее тело Джон считал преступлением, достойным самой жестокой кары. Шерлок выглядел таким изможденным и обессиленным, что любая мысль о прикосновении и уж тем более о грубом натиске казалась кощунственной, подлой, низкой.

Не сметь трогать! Не сметь даже думать о близости плоти, которую он, чёрт возьми, видел и ощущал, и которая почему-то стала такой запретной.

И все-таки не стерпел — слегка сократил расстояние, контролируя каждое сделанное движение и панически боясь нарушить установленные рубежи.

Но, вздрогнув во сне, Шерлок повернулся на бок и придвинулся сам, обхватив его поперек груди и притягивая к себе. Джон тихо охнул, боясь шевельнуться и выдать ошеломление. Он неподвижно лежал в сонных руках, наливаясь темным, варварским вожделением, кусая сухие губы и медленно вдыхая и выдыхая окаменевший воздух.

Шерлок не проснулся. Сон был так безмятежно крепок, что он не почувствовал, как еле живой от нежности и желания Джон неохотно высвободился из рук, как поднялся с постели и накрыл одеялом плечи, невесомо проведя ладонью по растрепанным волосам, которые безумно любил.

Откуда ты? За какие подвиги ты мне послан? Чем я могу отплатить за счастье видеть, как пробивается едва заметная щетинка на твоих впалых щеках? Измученный, беспощадно красивый и невозможно родной… Шерлок…

Глаза распахнулись так неожиданно, что Джон отпрянул и замер, усмиряя ладонью сердце, готовое проломить вздымающуюся грудную клетку.

Твою мать! Нельзя же так.

Шерлок сонно жмурился, с улыбкой рассматривая вспыхнувшее смущением, растерянное лицо. Но улыбка погасла, и в глазах заметалось сомнение.

— Ты как?

— Нормально.

— Поедешь ко мне?

— Поеду.

— И даже не спросишь?

— Спрошу. Но не сейчас.

Они замолчали, столкнувшись взглядами, погружаясь в беспросветную глубину зрачков, на дне которых у каждого пряталась тайна, одна на двоих. Но открыть её почему-то не хватало решимости, и минута, будто созданная для слов любви и признаний, ускользнула, потерявшись в воронке времени.

Стало неловко и стыдно. Покраснев ещё гуще, Джон вспомнил, что не одет, и тонкий трикотаж торопливо натянутого белья вряд ли в состоянии скрыть то, что болезненным зноем растеклось у него между ног.

Шерлок сел, зябко передернув плечами и плотнее закутавшись в одеяло, и этот невинный жест вызвал новую волну отчаянного смущения: под одеялом Шерлок полностью обнажен, и ночь они провели вместе, на этой узкой кровати, согретые общим теплом.

Джон отвернулся. — Я в душ.

— Джон… — догнал его тихий голос.

Он остановился, не оборачиваясь — этот голос взрывал в нем каждую клетку, несясь по телу потоками дрожи.

— Спасибо.

— За что?

— За эту ночь.

Ну вот всё и закончилось. Закончилось, не начавшись. Застыло внутри разрывающей глыбой, навсегда превратив его сердце в сокровищницу сладких, но несбыточных грёз.

Как не понять, за что благодарит его Шерлок…

Джон крепко зажмурился, пытаясь справиться с разочарованием. Он не мог не желать его, как бы это ни было гнусно. Он хотел близости с ним так сильно, что кружилась голова. И если бы Шерлок позволил… Боже, да он целовал бы тонкие пальцы, прижимая их к своему лицу. Он обнял бы прекрасное тело, сливаясь с ним кожей и кровью, лаская и исцеляя нежностью. Он вызвал бы стоны и крики наслаждения в этом тонко натянутом горле. Он носил бы его на руках. До конца дней. Задыхаясь от счастья.