Светлякова я знавал с лейтенантских времен. Самая первая моя автономка, куда меня засунули практически с гипсом на ногах, проходила с экипажем Тимоненко, где Светляков в то время старпомствовал. Потом он и сам предлагал мне остаться в их экипаже навсегда, но я вежливо отказался уходить на БД с БДРа. Несмотря на это, хорошие отношения между нами остались, и когда Светляков пришел к нам командиром, я был, наверное, одним из немногих, с кем он разговаривал, как со старым знакомым. Мякиш об этом знал, и, судя по всему, в глубине души наделся, что я напрошусь договориться с командиром сам, избавив его тем самым от необходимости принимать самостоятельное решение.
— Ну. Борисыч. Смотри. Иди, конечно, но командиру скажи, что с моего разрешения. Сам понимаешь. Вахта есть вахта. Боевая готовность — вещь крайне необходимая. А дежурство по кораблю. Сам понимаешь.
Так я и вышел из каюты старпома, сопровождаемый неторопливыми разглагольствованиями Мякиша о важности дежурно-вахтенной службы корабля в процессе его нахождения в базе.
Первое мое знакомство с нынешним командиром Светляковым произошло в Палдиски, где наши экипажи одновременно находились на переподготовке. Мы приехали на пару дней позже их, и в самый первый день своего пребывания в учебном центре были просто поражены силой оглушающевизгливых команд старпома соседнего экипажа. Периодически они просто переходили в ультразвук. Позже, в автономке, я познакомился и с другими достоинствами своего будущего командира. Светляков был огненно рыж, что само по себе наводило на мысль о скрытых хулиганских наклонностях, визглив, криклив, матерился в меру, но довольно витиевато. При всем этом был почти всегда в веселом расположении духа, часто, хотя иногда и невпопад шутил, одновременно с этим, при необходимости, легко загоняя подчиненного в такое глубокое дупло, что того становилось искренне жаль независимо от степени его вины. Был командир выходцем с бэдэшек, которые считались оплотом нашей краснознаменной дивизии, и кузницей командирских кадров для всех остальных пришлых кораблей и экипажей. Человеком он был неординарным, абсолютно неоднозначным, но лично мне почему-то симпатичным и внушающим доверие. Потому-то я и отправился к командиру совершенно спокойно, без тени страха и сомнений, будучи совершенно уверенным в положительном итоге аудиенции.
После утреннего сношения командиров боевых частей в центральном посту командир пребывал в своей каюте в великолепнейшем настроении. Сидя за столом, он увлеченно листал какую-то книгу, с аппетитом уплетая бутерброды.
— Разрешите, товарищ командир?
— А, Белов. Заходи. Интересная кинжечка. Увлекает.
Я зашел. Встал у стола.
— Садись. Бутерброд будешь?
Я взял бутерброд. Откусил.
— Какие проблемы, Павел Борисович?
— Я сегодня по кораблю заступаю. А завтра у меня семья на юг уезжает. Разрешите с утра с Нахимовым подмениться, чтобы своих на поезд проводить?
— Заботливый ты, Белов. А что, жена сама на автобусе не доедет?
Я хмыкнул.
— Товарищ командир, у всех жены разные. Мою надо провожать, других, может быть, и нет. Так разрешите?
Светляков посмотрел на меня и кивнул.
— Разрешаю. Ты, Белов, мертвого уговоришь. Завтра можешь на корабль не возвращаться. Но чтобы послезавтра на подъеме флага был в строю, как огурчик! Знаю я вас. Только семья на Большую землю, как вы все шило из закромов доставать и пьянствовать до усрачки! А? Я что, неверно говорю?
Говорил командир верно. Я уже и так на завтрашний вечер пригласил своих друзей комдива три Голубанова и командира группы ОКС Никитоса к себе отметить отъезд семьи, как бы на посошок.
— Так точно, товарищ командир! Послезавтра в 07.45 быть в строю, боеспособным и побритым.
— Ну тогда свободен. Старпома не забудь предупредить.
И командир снова уткнулся в книгу.
Вечером я заступил дежурить. Как положено, по полной отработал личный состав вахты, почаевничал со старпомом у себя в каюте, пожевал перед сном на камбузе, и со спокойной совестью лег спать. Утром, закусив тем, что послал береговой камбуз, выгнал вахту на построение и сам не спеша поднялся в рубку. На улице было чудесное северное летнее утро. Голубое небо. Солнце. И, естественно, крики вездесущих бакланов. На пирсе медленно собирался народ. В 07.40 наверх поднялся старпом, которому я своими напоминаниями о построении не позволил снова размякнуть на шконке в каюте, что случалось с ним постоянно. Толпа на пирсе приняла некое подобие строя, и старпом стал запрашивать командиров боевых частей об отсутствующих. Все шло как обычно, без всяких непредвиденных накладок. Я даже успел перекинуться парой слов с Нахимовым, для которого уже подготовил в вахтенном журнале запись о приеме вахты.
И тут на корне пирса раздался ни с чем не сравнимый и легко узнаваемый визг.
— Что за срач?! Где дежурный по кораблю?!