Там, в Красной комнате они сломали не только ее жизнь и судьбу. Они и его сделали каким-то неполноценным, калекой.
— Это неправильно, Бартон. У тебя самая чудесная в мире Лора и малыши. Я ваш друг — твой и ее. И это не изменится, слышишь?
— Я никогда не смогу не думать, не помнить… — ему дышать очень сложно. У него под ребрами — будто черная пропасть и черный огонь. Безнадега.
— Ты не видел мою метку, ведь так? Да и сама я давно уж не помню, что там было… чье имя. Это — прошлое. Его уже нет.
Она не отводит глаза. Она смотрит пристально. Будто внушает. Она не отводит глаза. Клинт точно знает, что она ему врет. Она помнит, думает… она чувствует тоже.
— Я люблю тебя.
— Ты любишь Лору. Все остальное — наваждение, морок. Все остальное пройдет. Мы попросим Фьюри, они заберут твою память, и ты никогда не узнаешь, что что-то…
… что что-то могло между нами случиться. Что я тоже… что только твоя.
— Наташа…
— Ты знаешь, что это единственный выход. Что только так и будет правильно, честно. Лора не заслужила… и дети.
У него кончики ресниц слиплись от влаги. Он зажмурится сильно, голову сдавит руками. Ее рука — на затылке. Как будто делится силой.
— Скажи мне. Скажи мне, Наташа. Если я все это забуду…
— Не заставляй меня рвать свою душу. От нее и так давно — одни уж ошметки. Пожалуйста, Бартон.
— Не так… ты же знаешь.
— Прошу тебя, Клинт…
Я люблю… я даже не знаю, как буду жить где-то рядом, дышать… не [с] тобой.
А он тянет ее на себя и целует. Погружается в нее с головой, он растворяется, тонет. Он задыхается, потому что это первый раз и последний. Он умирает, потому что все остальное — суррогат и подделка. Все остальное — совсем не она. Та самая, что была создана для него высшей силой. Его половинка. Судьба. Он целует, не обращая внимания на то, как кулачки колотят по плечам и спине, как она напрягается точно струна, как пытается высвободиться, отпрянуть. Он целует ее глубоко, и через восемь секунд она… отвечает. Она отвечает, и губам так солоно, мокро. Она отвечает.
Один только раз.
— Я попрошу Фьюри…
— Не надо. Уже все готово.
Она вжимается лицом в изгиб его шеи, когда там, за стеной Ник нажимает на кнопку. Волны излучения пронзают обоих. Излучение, что подействует лишь на него, потому что в ее жизни была Красная комната. Потому что она — как подопытный кролик. Потому что они изменили ее. Потому что она — идеальный солдат, потому что ее кости — экран от любого излучения.
Вдох-выдох.
Не думай.
Так правильно. Так хорошо.
*
— Слушай, что с нами случилось?
Клинт моргает как-то солово, пытаясь сфокусировать взгляд. Наташа закончила с револьвером и чистит клинок. Повернется к нему спокойно и твердо.
— Кажется, в этот раз тебя почти одолели. Хорошо, что я была рядом.
— На то ты и мой напарник. Мой лучший друг.
— Не подлизывайся, солдат. Еще немного, и по кусочкам бы тебя собирала. Что я скажу Лоре и детям, если однажды тебя все же убьют?
— Что я всех вас любил до конца… Ладно, похоже нам пора убираться отсюда, пока Фьюри не решил отменить этот отпуск. Ты же нас навестишь? Лора испечет яблочный пирог, а Лила и Купер опять раздерутся за право заграбастать тебя в личное пользование.
— Ну, конечно…
Очень холодно. Очень щиплет в глаза и ломит в груди. Холодно, боже.
Ничего, солдат, ничего…
Ничего не должно помешать.
Черная вдова.
Такая ирония, правда?
Около месяца спустя.
— Как себя чувствует наша Нат?
Наташа опускает ладони на огромный живот Лоры Бартон. Наташа чувствует, как руки трясутся. В горле комок. Это такое невероятное чудо. Недоступное ей. Никогда.
— Натаниэль, — сконфуженно будто извиняется Лора. Наташа шепчет: “предатель” в самый живот.
А потом Клинт у окошка смеется, и провода будто рвутся в груди. Те самые, что давно заменили и вены, и капилляры. По которым импульсы бегут вместо крови. Она ведь уже давно не живая, вы знали?
Купер и Лила вторят отцу, и он их подхватит на руки, закружит. Наташа опускает ресницы и дышит.
Вдох-выдох.
Не думай.
Не помни, как эти руки прижимали к себе. Как выносили бережно из гущи сражения, покрытую кровью и сажей, вся — сплошная кровоточащая рана. Как шептал что-то в самый висок, поминутно сбиваясь, а вокруг падали стены. Вокруг умирали.
“Наташа, держись. Я без тебя не смогу”
“Я тоже, Клинт. Не в этой Вселенной”
“Ты же лучший друг для нас с Лорой. Ты наша семья”
А она так хотела быть просто счастливой. Она так хотела никогда не влюбляться. Она так хотела… не вышло.
— Спасибо, что спас жизнь мне тогда.
— Спасибо, что не бросила нас.
Это больно. Видеть, как Клинт дарит нежность не ей. И это единственно правильно. Верно.
Ночью, когда семейство уснет, она тихо спустится по ступеням, всмотрится в черную, безлунную ночь.
Впереди ждет снова дорога.
Скорее всего, она не заметит, как колыхнется занавеска в окне на втором этаже. Не почувствует горький взгляд в свою спину. Скорее всего, она не обернется ни разу и никогда не узнает, что Клинт не заснул до рассвета. Опять.
Сон бежит от него, когда Наташа уходит, растворяясь в ночи. Как будто кто-то шепчет из тьмы: “Ты больше ее не увидишь. Не жди, не надейся”.
========== 9. Тони/Наташа ==========