Здесь я могу это сказать, хотя тогда не знал, что произойдет в дальнейшем. Несомненно, посвятить жизнь женщинам разумнее, чем почтовым маркам, старинным табакеркам или даже картинам и статуям. Однако пример других коллекций предупреждает нас о необходимости разнообразия: нужно много женщин, а не одна. Прелестная смесь, которую девушка образует с пляжем, с косами церковной статуи, с эстампом, со всем тем, из-за чего всякий раз, когда она входит, любишь в ней новый прелестный образ, — эта смесь никогда не сохраняется надолго. Если жить с женщиной постоянно, никогда больше не увидишь то, за что ее полюбил, хотя, конечно, воссоединить два разрозненных элемента может ревность. Если бы после долгой совместной жизни я видел в Альбертине всего-навсего заурядную женщину, ей бы, наверно, достаточно было завести интрижку с кем-нибудь, кого она любила в Бальбеке, чтобы с нею вновь переплелись и смешались и пляж, и волны, набегающие на берег. Беда в том, что эти вторичные смеси больше не пленяют нашего взгляда, а лишь печалят и мучают сердце. В такой опасной форме возобновление чуда уже не кажется нам желанным. Но я забегаю на годы вперед. Сейчас я могу только пожалеть, что мне не хватило благоразумия удовольствоваться моей коллекцией женщин, как если бы это была коллекция старинных лорнетов, никогда не полная, где под стеклом всегда остается пустое место, ждущее нового, более редкого экспоната.
Вопреки своему обычному распорядку, в этом году Альбертина приехала прямо из Бальбека, да и там оставалась совсем не так долго, как всегда. Я не видел ее уже давно. Ее парижских знакомых я не знал даже по имени и ничего о ней не слышал, пока она сама не являлась ко мне домой. Между ее визитами часто проходило немало времени. Потом в один прекрасный день Альбертина возникала, и ее розовые явления и молчаливые визиты довольно мало говорили мне о том, как она жила в остальное время, оно оставалось покрыто мраком, сквозь который мои взгляды даже не пытались пробиться.