Сторож брату моему

– Скоро. Как только приедем.

Дороги Шувалов не видел. Сверху было синее, безоблачное небо, иногда в повозку падала тень – когда над дорогой нависал длинный сук дерева. Видимо, дорога была обсажена деревьями, потому что, как помнил Шувалов, вокруг была степь, и лишь далеко на самом горизонте они с Ульдемиром, стоя на пригорке, увидели тонкую полоску леса. Было тихо, лишь постукивали колеса, и временами слышались голоса птиц и короткие, нечленораздельные выкрики, обращенные, скорее всего, к лошадям, да ударялся снаружи в повозку отброшенный копытом камешек. Если бы не тряска, то вообще ничто не мешало бы думать и даже говорить, но сейчас можно было, пожалуй, на самом деле прикусить язык. Тем не менее, упустить такую прекрасную возможность получить информацию было непростительно.

Шувалов выждал, пока один из всадников не заглянул снова через борт повозки.

– Друг мой! Скажите, пожалуйста…

Верховой неожиданно засмеялся. Смеялся он весело» до слез, но не обидно.

– Чем я так развеселил вас?

– Ты очень насмешил меня. Ты обратился ко мне так, как будто меня – много.

– Не понимаю.

– Ты сказал «вы»… Где ты научился так говорить?

– Я всю жизнь говорю так. Но оставим это, я хотел бы услышать вот что: вас много?

Всадник снова улыбнулся.

– Ты не умеешь считать до пяти?

– Нет, я имею в виду – вообще. Много ли людей живет в вашей стране. В вашем мире.

Всадник помолчал, равномерно поднимаясь и опускаясь в такт шагу лошади.

– Знаешь, старик, я никогда об этом не думал. Мое дело – грузить и возить, и каждый день, ранним утром, я узнаю, где и что я должен взять и куда отвезти: иногда хлеб и мясо, иногда готовые вещи, сделанные мастерами, сегодня должен был возить домашнюю утварь, а вместо нее мы везем вот тебя, но мы еще успеем вернуться и выполнить свое. Да, вот это я знаю, а сколько людей живет, я, пожалуй, не смогу сказать тебе. Видишь ли, мир велик: есть Уровень, есть Лес, а есть и Горячие пески, где строят башни. Вот, может быть, ты скажешь мне, сколько вас живет в лесу? Нет? То-то.

– Но сколько людей живет в вашем городе, ты знаешь?

– Не считал. Ты подумай сам: когда я развожу мясо, я беру телегу в полтора раза больше этой и объезжаю город один раз, и никто больше в тот день мяса не возит.

– Так, так; сколько же мяса каждый съедает в день?

– Не больше и не меньше, чем другие. А как бы ты хотел?

– Я? Откровенно говоря, я сторонник растительной пищи… А скажи: что вы едите кроме мяса?

– Что и все: хлеб, овощи.

– Очень интересно. А что возишь ты, когда едешь к мастерам? Ведь ты так назвал их?

– Они и есть мастера. Что вожу? Как когда. Иногда плуги и бороны, иной раз столы и стулья, а то забираю у ткачей полотно и везу швеям. Но кто сможет перечислить все? Легче пересчитать все до последнего лепестки на кусте сирени – весной, когда ее запах струится в твоей крови!..

– Да ты поэт!

– Мне непонятно это, старик. Тебе кажется смешным, когда говорят так? Разве там, где живешь ты, не любят красоты?

– Очень интересно! В чем же, по-твоему, красота, друг мой?

– Ты думаешь хуже, чем ребенок. Красота во всем. Мир красив, разве ты не видишь? Встань и выгляни через борт; разве деревья не красивы, и степь, что за ними, и изгиб дороги, и лошади, которым легко тащить тебя? И небо; и шелест ветра…

– Да, ты прав, ты очень прав. Я рад, что ты так думаешь. А солнце – оно тоже красиво?

– Мы смотрим на него каждый день.

– Просто смотрите, на солнце?

– Не просто. Для этого есть такая вещь… мы все смотрим в нее, все разом, мы молчим тогда, не отвлекаемся – смотрим… Но ты смеешься надо мной, заставляя рассказывать то, что знают все!

Дернув поводья, всадник сердито отъехал.