Сторож брату моему

Но я смотрел уже не на него. Случайно взгляд мой зацепился за Уве-Йоргена, и я поразился: до чего же любовь меняет человека! Это был уже не суровый воин, каким он чаще всего казался, не умудренный невзгодами, слегка презрительный скептик; он весь светился изнутри, в глазах его было счастье, и руки дрожали. Он медленно встал, шагнул, постоял, шагнул еще раз – словно боясь, словно не веря тому, что это – не мечта, а реальность. Потом в два прыжка оказался у лошади – и обнял ее за шею, и припал к ней лицом, и даже, кажется, заплакал, и гладил ее, и бормотал что-то на своем родном хохдойч – на языке, в котором тут разбирался, пожалуй, я один, и то не бог весть как; в конце концов он едва не силой стащил Иеромонаха, вскочил сам, и мне даже захотелось поверить, что он и в самом деле был рыцарем и в свое время совершал в седле такие походы, на какие и несколькими веками позже отважился бы не всякий, был рыцарем, а не просто любителем верховой езды из какого-нибудь аристократического клуба. Вот как бывает: кажется, ты знаешь о человеке все – даже то, что он никак не афиширует, – и вдруг в результате какого-то пустячного происшествия начинаешь видеть его совсем с другой стороны, хотя общей картины это и не меняет.

Подошел Георгий: он, по традициям своего народа, преследовал противника до самой опушки; назад он тоже вернулся бегом, и после этого ему можно было дать ручные часы, и он разобрал и собрал бы их без единой осечки – до такой степени были тверды его руки и спокойно дыхание; а ведь бегал он не трусцой. Он тоже увидел коня; некоторое время я боялся, что эти трое – Рыцарь, Иеромонах и гоплит – передерутся насмерть; в конце концов пришлось употребить власть и определить, что лошадь, впредь до особых распоряжений, поступает в отрядный инвентарь, а ездить на ней будет тот, кому в данный момент это потребуется по обстоятельствам.

Уве-Йорген, конечно, сразу же заявил, что у него такие обстоятельства имеются. Надо, мол, объездить весь этот район, посмотреть, нет ли засады и не шныряют ли вражеские лазутчики. Я сказал:

– Ты прав, Рыцарь, только разведка – не для кавалерии. Это сделает Питек – он обойдет весь район, перепрыгивая с ветки на ветку. А у нас есть дела посерьезнее.

Уве-Йорген, кажется, всерьез обиделся, но дисциплина была у него в крови, и он подчинился беспрекословно, только надвинул берет на нос – в знак недовольства начальством.

Но я и на самом деле считал, что у нас есть более важное занятие. Поэтому, наведя относительный порядок, я попросил Анну заняться обедом, пока мы посовещаемся.

Она одарила меня не очень любезным взглядом и сказала:

– Это опасно: я могу вас отравить.

– Ну, – усомнился я, – вряд ли мы заслужили…

– Нет, просто я так готовлю.

И все же пришлось пойти на риск: нам были очень нужны рабочие руки. И я сказал собравшимся – экипажу и ребятам с девушками, страшно гордым тем, что оказали сопротивление страже и одержали победу (хотя и с помощью воздушно-десантных войск).

– Есть мысль. Нам надо как следует раскопать эту штуку.

И указал на холмик, на могилу старого корабля.

– У нас не археологическая экспедиция, – возразил Уве-Йорген.

Я сказал:

– Меня просто поражает эрудиция лучших представителей рыцарских времен. А также их здравый смысл. И все же это не так глупо, как кажется на первый взгляд.

Уве-Йорген не сдался:

– Даже элементарные тактические соображения, – сказал он, – не позволяют остаться там, куда вскоре могут, нагрянуть превосходящие силы противника.

– Не так-то уж и вскоре, – сказал я. – Не забудь, что у них нет мотопехоты и десантников тоже.

– Ну хорошо, – сказал он. – А что мы выиграем?

– Может быть, и ничего, – признался я. – Но может статься, кое-что выиграем.

– Ты думаешь?

– У меня все же есть какое-то представление о том, как снаряжались в ту пору экспедиции. С точки зрения логики, люди, поставившие целью разыскать пригодную для жизни планету и колонизировать ее, должны были пройти определенную специальную подготовку, ты согласен? А это, в свою очередь…

Я не договорил: в глазах Рыцаря блеснул огонек, и я понял, что моя мысль до него дошла.

– Кроме того, – сказал я, чтобы добить его, – если мы захотим сию же минуту эвакуироваться отсюда, то Буцефала придется оставить: в катер его не запихнуть.

На это я и рассчитывал: ни Уве, ни Иеромонах с Георгием теперь по доброй воле ни за что бы не расстались с обретенным конем. Больше разговоров об отступлении не возникало.

Грунт тут был песчаный, сухой и легко поддавался. Поразмыслив, мы предположили, что нос корабля находится в той стороне, где был подкоп, – в этом нас убедила едва заметная кривизна борта. А нам нужно было искать люк. Мы не знали, где он может находиться, но решили, что примерно в одной трети общей длины, считая от носа. Это было, конечно, чисто интуитивное решение. Так или иначе, мы принялись копать, оставив в дозоре только двух девушек.