Сторрам

– Запомни, Рыжий, – кивнул третий, – нам суд не нужен, мы по-тихому тебя уделаем.

И, одновременно сделав шаг назад, они разжали кольцо и ушли. Он с миг, не больше, ошалело смотрел им вслед и побежал обратно…

…Ни Махотка, ни ещё кто ни словом потом никак об этом не обмолвился. Молчал, конечно, и он, и даже старался не думать о случившемся, настолько это не походило на привычное, устоявшееся, хоть исподтишка и следил, и убедился, что ни в чём и никак незаметно, чтоб как-то Тукмана отделяли от остальных, а вот его… шараханье может ему теперь и боком выйти, и потому постарался сцепить зубы и терпеть. Удалось это неожиданно легко. Он и не думал, и не старался особо, получалось всё как бы само собой, как не замечал же он, кто там сопит и кряхтит в вещевой под соседним стеллажом. И если б не сегодняшний разговор…

Гаор вытянулся на спине, сдвинув одеяло до середины груди. А ведь правильно сделано. Не виноват Тукман в совершённом над ним насилии, и вообще, разве жертва виноватее насильника? Откуда же это? Кто и когда устроил? А в училище? А как старослужащие измываются над новобранцами? Ну, положим, над тобой не сумели, отбился, а скольких изломанных знаешь? А на «губе» что творилось? Тема? Не для статьи, для целого расследования. Ладно, пока её побоку, пока самому неясно. Но ещё одна зарубка в памяти. И кто-то же придумал, как защитить Тукмана от… от чего? Нет, от кого? Да, от самих себя, от кем-то когда-то придуманных правил, и неплохо сделано… а кого другого так же бы защищали? И может это, с девчонками, тоже… защита? Ладно, листа заводить не будем, подержим пока в памяти, а лучше вообще забудем для пущей надёжности, не помню, не видел, не знаю, потому что не было. И всё тут.

Самой проверки Гаор даже не заметил, бегая в бригаде Тарпана по хозяйственному двору, но потом ему рассказали. Да, были трое, в форме, с зелёными петлицами и у ихнего старшего на погонах звёздочка меж двух полосок, прошлись по спальням, в столовую заглянули, тумбочек не смотрели и умотали, и не спрашивали никого ни о чём.

– Две полоски и звёздочка – это капитан, – объяснил Гаор в умывалке.

– Серьёзная команда, – кивнул Ворон, – документы они здорово шерстили. Тебя не заловили?

– Я их и не видел, – мотнул он головой.

– Обошлось и ладноть, – подвёл итог Старший.

С ним все искренне согласились.

Жизнь вошла в прежнюю, привычную, а потому и удобную колею: работа, уроки, шахматы, гимнастика, рукоделие… Иногда Гаор думал, что никогда ему так хорошо и спокойно не было. Но отгонял эти мысли, зная ещё по фронту, как легко сглазить такое спокойствие. И старался не загадывать, не заглядывать вперёд, чтобы не дразнить судьбу, а думать только о самом насущном, сегодняшнем, что важно сейчас, в эту долю и в эти миги… Скажем, как разговорить Ворона, не вызвав у того припадка. Хотя… здесь-то теперь было легко. Ворон принял предложенную им форму небрежного, как от нечего делать трёпа, а остальные, с неожиданной для Гаора, ловкостью подыгрывали, ни о чём не спрашивая или так же небрежно проговариваясь. По чуть-чуть, два-три вопроса и ответа, очередной проигравший в шашки встаёт, уступая место следующему, или, скажем, Махотка решил задачу и получает новую, и разговор уходит на другое. Да и не всегда говорили о страшном, страшного у каждого своего хватало, а вот про этот как его… Кроймарн послушать интереснее, никто ж не бывал.

– Горы, гришь, одни, и хлеба не сеют, а жить тогда чем?

– Огороды, сады, – Ворон разглядывает шахматную доску, – овец разводили, коз, ну, а главное, виноград. На солнце вялили и вино делали.

– Так изюм этот, гришь…

– Ну да, это виноград сушёный. А хлеб, – Ворон невольно вздохнул, – хлеб дорогой был, мука привозная ведь.

– Хорошо тама? – спросил Юрила.

Ворон оторвался от доски, быстро посмотрел ему в глаза и потупился, словно на доске сложность какая возникла. Все молча ждали.

– Это родина моя, – тихо сказал, наконец, Ворон. – Родина-мать, а мать всякую любишь, и добрую, и злую, и красивую, и, – он резко замолчал, оборвав фразу.

Наступило согласное молчание. И Гаор, сидя рядом с Мастаком на соседней койке и быстро сплетая проволочки, вдруг подумал: а есть ли у него Родина. Не та, о которой заучивал на уроках верности в училище, а вот так, чтоб как у Ворона, или у Волоха, что вдруг стал рассказывать про свой лес, что у них тама и ягод, и грибов пропасть, а зимой если отпроситься, да в лес уйти, сохатого – не забыть потом узнать, кого из зверей так называют – завалить, то вся семья сыта будет. А у него? Дом родительский? Орртен? Да нет, какой это ему дом? Аргат? Да, во всех его документах местом рождения стоит Аргат, и сам он так же говорил, когда спрашивали, откуда он.

– Рыжий, ты чего смурной такой?

– Так, – тряхнул он головой, – вспомнил кое-что. Ворон, а в землетрясения, ты говорил, они частые там, тогда что?

Ворон пожал плечами.

– Когда что. Дома глинобитные, лёгкие, но так-то… затрясло, так беги во двор, ложись и молись, чтоб мимо беду пронесло.

– Глинобитные это как? – заинтересовался Мастак.