Страдания князя Штерненгоха

— Трудно быть кратким, когда рассказываешь о сущности своей жизни. Но: я убила эту маленькую мерзость, защищаясь — иначе она убила бы меня. Я убила отца — он должен был подохнуть. Безумец! Я бы смиловалась над ним, если бы он предстал передо мной не с ремнями, а с воспоминаниями об испорченной военной карьере… Оставался господин Гнус; до сих пор его спасало только то, что мне противно было раздавить эту отвратительнейшую гусеницу. А те остальные, которых я убивала или мучила, тоже были лишь жертвами моей скотской Ненависти; ни в коем случае не садизма: он предполагает любовь. Ни мужчину, ни самую красивую женщину мои щупальца никогда не обнимали так тепло, чтобы почувствовать наслаждение оттого, что они корчатся. Мерзость без солнца все это было… Потому я так безумствовала всеми способами, чтобы убежать от своей мерзости, от своего мерзкого «Я». Знаешь ли ты, в кого ты влюбился? В самое вонючее болото. Я — воплощенная Дрянь.

— Ты — попытка создать гениальную женщину, — загудел он, задумавшись. — Быть может, первая… Такими, наверное, будут женщины через сотни тысяч лет…

— Да, любимый, этому научил меня ты… Несмотря на ненависть и мерзость, человек должен вброд перебраться в высоты Благословения, Улыбки, Смеха, Всеобъятия, Себяобъятия. Из болотных ящеров произошли орлы и кондоры… Но когда это произойдет и со мной?.. Любимый, когда я стала бесноваться, у меня не было сомнений, что я представляю нечто возвышенное, что я обладаю высшей божественной Волей, которая делает со всеми quod-libet[3]; и кто только коленопреклоненно не убеждал меня в этом. Но пока я в это верила, я все же представляла собой нечто замечательное… Но по мере того, как моя вера угасала, а началось это в Камеруне, все мое достоинство стало покидать меня. Я, наконец, поняла, что моя «воля» была замечательна лишь поскольку она была слепой прислугой моих слепых инстинктов. Но не существует более смешного противоречия, чем воля, которая находится в услужении: Воля и абсолютная Владычица, или иными словами Бог, являются одним и тем же. Я поняла, что, так как страсти обуревали меня больше, чем кого-либо другого, — эта моя замечательная воля оказалась более рабской, т. е. ничтожней, чем у любой дурехи из коровника. Я увидела, что я самое мерзкое создание на свете, ибо самое слабое. И тогда я сказала себе то, что только что сказала тебе: «Ты должна вброд перейти мерзейшее болото, чтобы однажды, через миллионы лет, достигнуть Высочайшего Сияния: Эта твоя жизнь — самое низкое, что может быть, — и она должна закончиться ужасно!»

— Ты все преувеличиваешь, девка, как сумасшедшая. Но от этого ты действительно можешь лопнуть! И я почти боюсь, как бы лопнувшая тетива, взорвавшееся ружье, не разорвали и меня…

— Где там! Я, такая маленькая, Тебя! — и она прижалась к нему, свернувшись в комок, будто несчастный ребенок снова хочет спрятаться в лоне матери перед жестокими, смердящими вихрями этого мира… — Но что значит подобный взгляд в вечность у такого же, как я, звереныша, мечущегося в пределах одной секунды? То, что для Тебя представляет всё, для меня еще не было и, вероятно, пока еще не стало ничем!

Из-за отвращения к себе меня покидала вся моя темная сила ненависти, моя единственная сила! Возвращалась старая болотная, пассивная мерзость — и почти казалось, что я снова впаду в идиотский полусон… И тогда явился Ты! И разом все изменилось! Ты ничего не дал мне, только обиды и удары! Ты ничего от меня не взял, хотя я, нищая, не имея ничего лучшего, предлагала тебе сто миллионов. Но — я люблю Тебя! — и она разревелась, потаскуха. — Теперь я верю в Бога, или как это называется, только потому, что он позволил мне среди всех миллионов людей познать — именно Тебя, Мужчину всех мужчин! От твоего дыхания сразу, как на экваторе, моя ночь стала днем; ночная жаба обратилась соловьем; гадкий аллигатор болотных омутов — ясным соколом. Моя ненависть рассеялась и стала почти любовью ко всему, кроме — него… Я обнимаю все, понимаю все, вижу все — я, бывшая незрячей; Ты — чудодейственный врач, дающий зрение слепорожденным! Все Мое! По твоему приказу я способна сделать все на свете! У меня такие мысли и чувства, которых ранее ни у кого не было. Во мне поднялась сила, позволяющая создавать творения, которые выше всех других жемчужин культуры убогого человечества. До сих пор я жила лишь снаружи, на поверхности, называя это «действием», уверяя себя, что «поступки» важнее всего: нет, это творения! Даже и не творения: мысли, гремящие в душе! Даже и не мысли: Воля, господствующая внутри собственного храма, не дотрагиваясь до внешнего мира, сама перед собой коленопреклоненная, покорная только себе, не нуждающаяся в мыслях, принадлежащих лишь убогому зверьку — человеку: Вечное Себяобъятие Божье в метамистическом Сиянии. Но каково твое мнение об этом? Что выше — действие или мышление? Ты до сих пор не сказал мне, какова собственно твоя цель? Хочешь стать Наполеоном? Или атаманом разбойников? Или мыслителем? Художником? Первооткрывателем?