Страдания князя Штерненгоха

Люди добрые, Господи Боже мой, представьте себе, я опять с ней говорил! В лесу, поверите? Рядом со мной стояло дерево! И представьте себе, она даже приехала! В экипаже! И в мужском костюме! А в руке держала кнут! Но меня не побила. О, если бы вы слыхали, что она говорила! Ну, все расскажу, только надо быть осторожным, чтобы не перепрыгнуть через эту коробку со спичками, или, точнее говоря, чтобы не запутаться в понятиях. Знаете, мне кажется, что я немножко схожу с ума. Но это пройдет, не правда ли? Все пройдет, и козе придется околеть. И если хотите знать, она не приехала бы, если бы я вовремя прокричал то, что вам уже известно. Но ведь на ней был мужской костюм! Короткий пиджачок, плотно прилегающие к телу тонкие зеленые брючки; черт побери, видели бы вы ее животик, да еще под ними ее задницу!

Так вот:[28]

Итак, вчера мы с Мольтке-младшим и Эйленбургом снова выехали из Берлина. В одиннадцать часов утра зашли в ресторан в лесу, в двухстах шагах, не больше, от опушки. Минутку я посидел с ними, затем почувствовал такое сильное и неприятное беспокойство, что решил немного пройтись.

Выхожу из леса. Тут же вдоль него тянется шоссе. Солнечный, теплый, пригожий день. Мою душу приласкал слегка волнистый ландшафт с домиками, разбросанными по невысоким косогорам, как овечки. Так и ласкал ее, пока не загипнотизировал. Я побрел по дороге.

Внезапно вздрагиваю, будто спросонья: слышу грохот колес, топот копыт. Двухколесный экипаж мчится на меня. Два вороных коня, черных, как смоль, впереди него. Он мчится на меня с такой же быстротой, без преувеличения, как скорый поезд. Лошади понесли! Я пугаюсь и прыгаю в лес. В последнюю минуту: адская упряжка уже была тут как тут. Почти сразу она остановилась, из нее выскочил мужчина с кнутом в руке — и прямо ко мне. Присмотрелся — Демона. Я снова сел: на этот раз в ежевику, но ее колючек не почувствовал.

Ее лицо — адский огонь, облеченный в человеческую плоть. Никогда раньше я не видал ее такой дикой, жуткой и такой торжествующей. Если бы лица всех Цезарей и Наполеонов слились гармонично в одно лицо, они не излучали бы и половины того трансцендентального величия, которое она метала вокруг себя тысячами молний. И вновь выглядела молодой, как девочка, розовая с белым ликом: огонь на снегу, победно пылающий! Раскатисто загремел ее альт, неземной голос — звук римского пастушьего рога, архангельских тромбонов, призывающих на Страшный суд.

— С того дня, как ты сидел в грязи, многое изменилось. Теперь я иными глазами смотрю на свое положение, ха, ха! Я не считаю тебя более фантомом сновидений. Ты настоящий, тот самый старый пес, мой супруг. И я категорически требую объяснить, что произошло 19 августа!

— Я — я… ничего не знаю. Обратитесь к врачу… к науке… Моя хата с краю, я только фантом сновидений.

— Таким способом любой негодяй мог бы дешево отделаться, говоря, что он всего лишь фантом, чтобы избежать наказания. Слушай, мерзавец: я поняла, что решающим для меня является не столько 19 августа, сколько 2 сентября, когда я покинула подземелье. Скажу точнее: подземелье мне вовсе не снилось, это была «действительность», и в голодной башне я умерла…

— Ай, ай! Но меня удивляет, что вы, все же дама с определенным научным образованием, так рассуждаете. Как вы могли умереть, когда вы здесь и разговариваете? Разве вы могли бы существовать, мыслить, если бы ваш мозг сейчас подвергался тлению?

— Да пошел ты со своей наукой, придурок. Она еще более дурацкая, чем ты. Это твой мозг тлеет, и все-таки ты мыслишь, пусть мыслишки твои и гнилые. Все человеческие мозги тлеют, и все идеи человеческой культуры являются лишь продуктами самого вонючего тления: эту великую правду приношу я из потустороннего мира! Кто-то оглушил меня и затем бросил в башне умирать от голода. Кто это был?

— Боже, неужели ты думаешь, что это был я? — вырвалось у меня глупо.

— Ты? — захохотала она. — Баба, неужели ты способен сделать нечто подобное? Это исключено. Но не исключено, что ты трусливо уговорил кого-то это сделать. Вероятнее всего, это сделал кто-нибудь из твоих кретинов-родственников, недовольных тем, какой образ жизни я веду. Очевидно, с твоего согласия; видимо, ты знал об этом; но неоспоримо то, что ты никак не протестовал против этого. Итак?

Она подняла кнут. Ее лицо — сочетание тигра с Люцифером. «Ее повысили в пекле, — мелькнуло у меня в голове, — от положения проклятой, отвергнутой, пропавшей души в чин одного из дьяволов-мучителей». Каждое волокно моего мозга звенело как струна, домики на косогорах прыгали туда-сюда, точно вдрызг пьяные, и, обнимаясь с заборами своих дворов, безумно приплясывали. У меня было чувство, будто я стою на голове.

— Я невинный — я фантом — я фантом…

— Если ты фантом, тебе будет все равно, если я тебя высеку.