Перед лицом страдальца настраивали шокер на максимум, ржали, громко делали ставки — обоссытся в этот раз или нет. «Будешь молчать, на десятку поставим заряд. Зенки свои высрешь!» — палач готовился, молча игноря вопли пленника, с придыханием, соглашавшегося подписать что угодно, только бы они сказали, что именно… — Нам правда нужна, тварь! — ударил его наотмашь палкой сотрудник, — Сейчас…бнет так, что все вспомнишь, падла, все расскажешь!
Шокер синими искрами приблизился к лицу хакера, его зрачки застыли, рот скривился от непосильного ужаса, правая штанина темнела и мокла, его плечи и ладони тряслись, от него пахло прелым перепуганным мясом, дерьмом, бойней. Срок знал это чувство. Оно с разной силой, в разных сочетаниях и концентрации владело им все пятнадцать лет, что он провел за забором. Безграничная беззащитность, возможность боли и смерти в любой момент по чужой неведомой и непредсказуемой прихоти безликой системы или любого конкретного начальника. Когда втягиваешь в ужасе голову от мелькнувшей тени, от чьего-то недоброго взгляда, слова, намека. Кошес смотрел на затравленного тощего зверька, узнавал себя, чувствовал вместе с ним отчаяние, беззащитность и зашкаливавший все животный страх.
— Ну что ты? — Сул подошел к пленнику, приложил мягко и нежно ему свою ладонь на холодную щеку, — Не плачь. Тебя сегодня не будут мучить.
По щеке, на пальцы Срока лились теплые слезы, он чувствовал прелый пар от волос над ухом, голова узника мелко дрожала. Кошес присел на корточки перед горемыкой, смотрел внимательно ему в сморщенное, как смятая белая салфетка лицо, в опустошенные глаза, на кривые тонкие губы. Слышал соленый запах от мокрых штанов. Сул плакал, да, он за этим пришел, он опять словил это. Он любил слышать это чувство, он любил тех, кто это чувствует, они ему как братья, они на одной волне. Лютый ужас перед безжалостным злобным миром. Кошес трепал ласково хакера за волосы, тихо говорил ему нежные слова, плача и улыбаясь блаженно, видя, как слезы пленника текут ручьями, как он краснеет, рыдает, икает, расплывается на стуле.
— Человек слаб. Мы ничто перед этим. Наш удел — Страх, — Сул роняя слезы сунул ладонь к губам пленника, счастливо видя, как тот принялся горячо и неистово ее целовать теплыми сухими губами.
Срок любил его сейчас всем сердцем, любил сейчас всех людей, всех братьев своих, кому довелось воплотиться в этой безграничной холодной темнице Космоса на радость неутомимым палачам. Вышел прочь счастливый вместе с сотрудниками, слыша как пиликнул за спиной электронный замок, уехал на лифте к себе в кабинет. Внутри было тепло и возвышенно, он будто чуял сейчас всем своим нутром каждого человечка во всех галактиках, на даже даже самых далеких планетах — несчастного, год за годом живущего в страхе перед судьбой. Надо бы уже и отвлечься, вызвал коньяк и сводку с фронтов Беты за ночь.
Группировка в Годноте продолжала подтягивать эшелоны, готовясь к маршу на Мехсом, работая в его направлении разведкой. В Волчьих Степях положение не менялось, стороны перешли к позиционной войне вокруг Меркета и Серого. Тылы сосредотачивали силы для противодействия нахлынувшим в Пальмовые Рощи и Церес диверсантам. Активные действия вчера весь день и в ночь велись только на Панде. Туда работали массированно ВВС Бритых и Гаммы, засыпая горы бомбами, выбивая медведям бойцов, технику и укрепления, создавая для наступавших армий необходимое численное превосходство. Сегодня после авиаударов и артподтовки планируется силами 12-го корпуса овладеть Холодным перевалом.
Дивизион из пятнадцати штурмовиков чуть свет, в шесть утра налетел на Балон, гору слева от перевала. Остроносые серебристые хищники взялись истыкивать вершину и склоны перьями инверсионных белых струй, отмечая каждый укол огромной яркой вспышкой разрыва тяжелой бомбы. Весь боезапас — 90 снарядов ложились плотно, сотрясая гору, обваливая вниз огромные камни, выцеливая обнаруженные радиоразведкой опорные пункты засевшего там медвежьего батальона. 4-я бригада с танками и артиллерией накапливалась в мелких лесочках и обширных кустарниках у подножия, готовясь идти вверх.
Отряд Хитрована ждал окончания авиашоу, чтоб двинуться к восточному склону Балона — пологого и относительно ровного, правда и совершенно голого без хоть хоть каких-нибудь зарослей. Летчики жарили по полной — была надежда, что от медведей ничего не останется. Земля гудела и вздрагивала под ногами, сверху доносился шум обвалов и камнепадов, прорываемый резкими и оглушительными бахами взрывов. Гора погрузилась в тучу черного дыма и серой пыли, озарялась короткими блесками вспышек. Штамп, стоявший, прикрывшись броней рядом с Хитрованом, чувствовал младенческий инстинктивный ужас ногами от ходивших ходуном камней, мальчишеский восторг от этой мощи небесных бойцов, хлеставших гору звучными и смачными шлепками своих сокрушительных перчаток, и зрелый оптимизм — может, получиться забраться на Балон без особых потерь.