Страх

Из руин угловой башни по ним зашарашил пулемет, беспорядочно взялись долбить автоматы, заработал снайпер. Густав лег, окутавшись облаком пыли и бетонной крошки, укрылся за перевернутой урной, ночной оптикой рыскал по окнам, искал снайпера. Тигры прячась кто где, молотили из автоматов по башне, сзади ахнул танк. Дом, семнадцатиэтажный кирпичный, чуть двинулся и накренился, как пизанский, роняя с висящего торца хлам. Густав дал очередь в комнату, где торчали в тепловизоре два красных силуэта, свалив одного.

Не ждем, вперед! — проорал Шерсть, сгребая своих. Побежали перебежками в проезд между панельками во двор. В потемках среди вывернутых с корнями деревьев белели плиты, кафель и тряпки — детсад. Прыгая между ям и смятыми карусельками, вломились внутрь, разбежавшись по лестницам и коридорам, искать, уцелевших. В какой-то спальной, где кроватки были сдвинуты к стенам, посередине дымилась разбитая аппаратура и радиостанции. Среди стеклянного крошева выделялись нелепой формой коричневого цвета и высокими хромачами трупы вертухаев. С двумя большими звездами — Хамиз, порезанный осколками, разбивший башку об стену. Нормально им тут влетело… В углу сидел за шкафчиком вполне живой но не очень полезный старшина. Парни кричали, что кого-то нашли на кухне и в душевой. Что-то трещало и хрустело за стенкой, что-то волокли в коридоре.

Густав глянул под ноги. На полу валялся прямо под лампой плюшевый медведь, походу, остался тут со времен детсада. Точь в точь, как в его детстве дома, в Лесной Республике на Стрельце. Да точно оттуда, платочек у него в стиле флага бывшей его, Ланге, Родины. Надо же, Густав думал, что только таких, как он, да всяких тигров и волков судьба носит по галактикам… Нет, вот и этот весельчак оказался летуном. И ведь не порвался тут в этой мясорубке, не подгорел, даже не испачкался почти… Густав присел, чтоб поднять, взять с собой игрушку из детства, сразу скривил морду — выплыли перед глазами джунгли Маскалы — грязь, дождь и духота. Пьяные запущенные лица товарищей-наемников, отбросов. Покрытое гнойными трещинами тело парня с Гарпии, сраженного местной болячкой. Возьмешь медведя — возьмешь билетик на Маскалу, — ясно услышал внутри себя Ланге, — проиграешь, уволят, будешь опять подыхать там, и больше не вылезешь.

Густав каменел, голова вжалась в плечи, шея налилась свинцом, он не мог выбросить, прогнать от себя эти желто-фиолетовые гнойники, синее лицо умиравшего, сравшего под себя бойца. — Сука! Я возьму его! Старлейше отдам! Улыбнется! — сдавив до боли челюсти, напрягши плечи изо всех сил, сжавшись, Ланге как будто толкал руками грузовик, выкатил и удержал перед собой море, берег в соснах как дома, солнце играет на волнах, на кронах, песке. Схватил плюшевого, прижал к груди. Казалось лопнет от напряжения череп, Густав тяжело дышал, поднимаясь на ноги, чувствуя, как стали тяжелыми плечи и ватными коленки. Словно только что толкнул килограмм двести через немогу. Болели глаза и челюсти, тряслись руки. Трудно быть богом. Пипец, как трудно, — думал, отходил от жуткого напряжения суперагент. Даже какие-то гребанные две секунды контролировать хотя бы собственное сознание… запредельно трудно.

Обшарили битые шкафы, покидали в сумки папки с бумагами, собрали со столов флэшки, все, какие уцелели, телефоны, компы и нотбуки. Отправили машинами на ТРЦ. Среди раненых и оглушенных бритых офицеров присмотрели майора — начсвязи корпуса. Он-то по любасу все знает лучше всех. Подняли, взбодрили пинками и фляжкой с водкой. Связали руки за спиной. Пора валить. Оставили растяжек, положили взведенных гранат под трупы, прошли мимо пепелища детского городка и разваленной веранды. Бегом двинулись неплотной колонной по бульвару на север.

Асфальт под ногами дрогнул резко — как будто его пнули, вышибили из под ног. Впереди вспыхнуло белым, как Смерть, ослепило и дало с размаху по ушам. Ланге споткнулся, полетел вперед кубарем и затих. Видел — перед ним лежит широко раскрыв рот и глаза тигр с оторванными ногами, кровь густо лилась по серой бетонной пыли. Дальше за ним горел броневик, швыряя вверх и вбок черные космы дыма, рыжие искры. Звук возвращался кусками, как будто на видео накладывали по очереди разные звуковые файлы. Сначала стало слышно как орет тигр без ног, потом, как что-то трещит в броневике, потом голос Шерсти:

— Что лежим⁈ Вперед! Бритые на хвосте! — Шерсть привстал на колено озираясь вокруг диким глазом, — Бицепс! Вставай!

Взгляд Ланге упирался в обрубки ног тигра, в торчавшие кости и жилы, в кровавую серую пыль. В нос мерзко било кислятиной. Встанешь — и ляжешь так же. Кому ты будешь нужен калекой? Беспомощный. Бесполезный. Вышвырнут. Сдохнешь, как брошенный скот. Голос внутри вбивал слово за словом, молотом, намертво. Подняться было нельзя. Никак. Ланге задыхался лежа носом в бетонной крошке, холодел от асфальта, понимал, что не встанет. Сейчас подойдут сзади бритые, примут.