Страх

В левой руке нащупал мягкое и теплое — Медведь был цел, был рядом. Море, Солнце, старлейша-тигрица с белым лицом. Как будто опять толкая штангу, опять чувствуя, что сейчас лопнет от давления башка, скривив от напряжения рот и выкатив глаза, поднял игрушку как знамя, встал, тяжко двигая бетонные ноги, пошел вперед, волоча за собой винтовку.

Шерсть, тащивший за плечо трофейного майора, оглянулся на Густава и заржал. Схватился за живот, упал на колени, с подвывом, как истеричка хохотал, сверкая безумными глазами на фоне горевшего этажа. Ланге понял, что тигр прется с него, представил себя с этим Медведем и чуть не рухнул от спазма в груди. Так он не смеялся никогда еще в жизни. Его трясло. Он бежал среди взрывов кривыми прыжками, спотыкаясь о темные мешки под ногами, держал игрушку в вытянутой руке. По лицу липли сопли и слезы. Давило виски, глаза вываливались, он ржал, услышав, как свело судорогой шею, чем-то стрельнуло пронзило вниз по всей спине, а полковник StarBus скачками прыгал вперед, больно бил ногами о каменные обломки, запинался за что-то мягкое, смотрел как бежит ржет впереди Шерсть, толкает вперед себя малость побледневшего майора.

Добрались до «Бананового Рая». Зашли в арку, спустились в паркинг, Шерсть швырнул майора пока в нерабочий лифт, как в камеру. Густав поймал глазами старлейшу, все еще тупившую перед монитором, похожую на серую каменную статую. Подошел на своих негнувшихся ногах, все еще смеясь, протянул ей Медведя — Держи. Надо бы еще что-то сказать, но слов не нашлось, неловко тронул ее за плечо, и пошел прочь, боясь обернуться и увидеть, что она не взяла игрушку.

В лифте не потребовались ни телефон, ни паяльник. Майор был итак подавлен, смотрел в точку, дрожал руками, багровел лицом. Может, трухнул, а, может, тоже пришибло пси-оружием. Оно, говорят, по площадям шарашит, не адресно. Густав взялся брать с пленного подробные показания про совещание и планы бритых, отправив Шерсть цеплять к снарядам блоки наведения и мочить радар.

Через час, закончив с майором, счастливый от подтверждения от своих про поражение точки D, вышел наверх. Уже светало, бригада снималась — отходить к спорткомплексу на север. БТРы выкатывались из паркинга. Пехота и штабные садились в грузовики и автобусы. Со связистами шла старлейша — прижимала к груди Медведя и улыбалась.

— Жалко, Бицепс, что ты секретный, — ухмылялся, стоял рядом Шерсть, уже накативший вина, — а то бы на телефон засняли, как ты по трупам скакал-хохотал с игрушками в руках, в зареве пожарищ. Потом бы бритым в чаты запостили, чтобы срались по ночам.

Тигриный комбриг заботливо стряхнул Густаву пыль с плеча, застегнул ему нежно верхнюю пуговку. Поправил ремешки шлема:

— Ты молодец, Бицепс, хорошо играешь. Глядишь такого артиста и оставят Звезды в живых на будущий сезон. Я бы посмотрел про тебя еще пару серий.

Книга Маат. Глава 4. Водка и трава

Клык, ты чего? — Ветка смотрела уже две минуты из-за угла, как ее шеф охраны делает шаг в дверь своей комнаты, чертыхается, делает шаг назад, снова шагает в дверь, опять пятится, и так уже раз десять, — Нормально все?

— Не могу пройти, — Клык обернулся к ней перекошенным от злости лицом, опять сделал шаг назад в коридор и устало уселся на пол, прислонившись к стене, — Прости, Ветка, лажаю, не в себе.

Она подошла, села рядом, взяв его за плечо.

— Делаю шаг в дверь, и сразу в башке вижу твой кровавый труп. Как будто если я иду дальше, то согласен тебя слить, — парень вдруг схватился за виски и заорал, — Нет, сука, нет! Они как-то оформили, типа я все равно согласился! Я же не пошел дальше, ты же видела, Ветка, я тебя не предавал! А они в башке у меня прям оформили, как будто все равно предал!

Клык бил себя кулаками по голове и скулил — Это не мои мысли, они гонят, не мои мысли! — по щекам чувака лились ручьем слезы, он дрожал всем телом и выл.

Ветка, поцеловала его в лоб, потрепала по плечу, тихо в ухо сказав, что верит ему, взяла на всякий случай его автомат, ласково разжав ему пальцы — пойду пока смажу, а ты посиди, отдохни.

Вернулась к себе, думая, что это последние времена — «Я у волка забрала оружие». Стояла перед своим столом, разглядывая вороненый ствол, крашеное деревянное цевье. Увидела ясно перед глазами, как стреляет в ребенка — в девочку лет пяти. Малая в ужасе таращится и плачет, закрываясь вытянутыми к ней ручонками. Пули рвут тоненькое тельце и на Ветку летят фонтаны крови.