Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Детектив-инспектор Томпсон был глубоко тронут, когда на другой день, перед обедом с главой секретной службы Рузвельта, горничная передала ему рождественский подарок от миссис Рузвельт. Развернув обертку, он обнаружил внутри галстук и белый конвертик с рождественской открыткой: «Инспектору Уолтеру Генри Томпсону – Рождество 1941 г. – с пожеланиями счастливого Рождества от Президента и миссис Рузвельт».

Горничная зачарованно смотрела, как Томпсон с изумлением открывает рот. Он писал: «Я просто не мог поверить, что президент страны, народ которой готовится вступить в величайшую войну в истории, мог позаботиться о том, чтобы подарить на Рождество галстук какому-то полицейскому»[1139].

Разумеется, впереди их ждали еще четыре года войны, и какое-то время тьма казалась непроницаемой. Пал Сингапур, британская твердыня на Дальнем Востоке, – и вслед с ним, казалось, вот-вот падет черчиллевское правительство. Немцы вытеснили британские войска с Крита, вновь захватили Тобрук. «Мы прямо-таки бредем по Долине унижений», – заметила Клементина в письме Гарри Гопкинсу[1140]. Неудача следовала за неудачей, но к концу 1942 года течение войны постепенно стало поворачивать в пользу союзников. Британские силы разгромили Роммеля в ходе ряда сражений в пустыне, получивших общее название Битва при Эль-Аламейне[1141]. Военно-морские силы США нанесли поражение Японии в бою у атолла Мидуэй. А Русская кампания Гитлера завязла в грязи, льду и крови. К 1944 году, после вторжения союзников в Италию и Францию, исход войны казался предрешенным. Воздушная война против Британии ненадолго вспыхнет вновь с появлением в 1944 году «летающей бомбы» «Фау-1» и ракеты «Фау-2» (то и другое в Германии именовали «оружием возмездия»), это породит новую волну страха в Лондоне, но окажется последней атакой подобного рода, предпринятой лишь для того, чтобы вызвать хоть какие-то жертвы и разрушения перед неизбежным разгромом Германии.

31 декабря 1941 года Черчилль и его спутники (в том числе, конечно, детектив-инспектор Томпсон) возвращались на поезде в Вашингтон (после визита в Канаду). Черчилль разослал всем записочки с предложением присоединиться к нему в вагоне-ресторане. Подали напитки. Как только наступила полночь, он провозгласил тост: «Выпьем за прошедший год тяжкого труда, за год борьбы и опасностей, за большой шаг в сторону Победы!» Все они взялись за руки (Черчилль сжал ладони сержанта Королевских ВВС и главного маршала авиации Чарльза Портала) и запели «Старое доброе время», пока их поезд прорывался сквозь тьму навстречу городу света[1142].

Эпилог

ШЛО ВРЕМЯ…

МЭРИ

Мэри, эта деревенская мышка, стала зенитчицей, приписанной к тяжелой артиллерийской батарее Гайд-парка. Это вызвало у ее матери немалую тревогу – особенно после того, как 17 апреля 1942 года во время авианалета погибла 18-летняя зенитчица Саутгемптонской батареи ПВО. «У меня сразу же возникла мучительная мысль – это могла быть Мэри», – писала Клементина дочери. Впрочем, она признавалась, что «ощущает тайную гордость, ведь моя любимая выбрала эту трудную, однообразную, опасную и необходимейшую работу, – я так часто о тебе думаю, моя Милая Мышка»[1143]. Джон Колвилл вспоминал, как однажды вечером, когда завывали сирены воздушной тревоги, «премьер помчался на своем автомобиле к Гайд-парку, чтобы увидеть батарею Мэри за работой»[1144].

Более того, Мэри постоянно повышали, и к 1944 году (предпоследнему году войны) она обнаружила, что командует 230 доброволками. «Неплохое достижение в 21 год!» – гордо писал ее отец Рандольфу[1145].

На Уинстона-младшего все это производило еще более сильное впечатление. Он понимал, что его дед – важный человек, но обожествлял он свою тетю Мэри. «Трехлетнему ребенку трудно осознать, что его дедушка – премьер-министр, который командует всей войной, – писал Уинстон-старший в своих воспоминаниях. – ‹…› Но когда у твоей тети четыре огромные пушки, свои собственные – это нечто!»[1146]

Сердце Эрика Дунканнона было разбито. Это стало очевидным 6 сентября 1941 года, в субботу, когда они с Джоном Колвиллом и группой друзей отправились пострелять в окрестности Стэнстед-парка.

Колвилл писал: «Эрик в самой простодушной и обаятельной манере признался мне, что по-прежнему может думать лишь о Мэри Черчилль»[1147].

КОЛВИЛЛ

Черчилль в конце концов уступил. 8 июля 1941 года, во вторник, в разгар дневной жары (с температурами сильно за 30), Джон Колвилл зашел в кабинет Черчилля перед его обычным перерывом на сон.

– Слышал, вы замышляете меня покинуть, – произнес Черчилль. – Сами знаете, я могу вас остановить. Я не могу сделать так, чтобы вы остались при мне вопреки вашей воле, но я могу назначить вас на другое место.

Колвилл ответил, что понимает это, но надеется, что Черчилль так не поступит. И показал ему одну из своих контактных линз – так и не подогнанных до конца.

Черчилль сказал Колвиллу, что отпускает его[1148].