Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Субботним утром в Берлине на очередной встрече со своими пропагандистами Йозеф Геббельс обратил главное внимание на то, как лучше всего воспользоваться растущим чувством страха среди мирного населения Англии (он был уверен, что этот страх действительно растет).

«Важнее всего, – заявил он собравшимся, – как можно сильнее нагнетать панические настроения, которые сейчас, несомненно, постепенно укореняются в Британии». Тайные передатчики Германии и официальные радиостанции, вещающие на иностранных языках, должны были продолжать смаковать «ужасающий эффект» авианалетов. «В частности, тайным передающим станциям необходимо отыскивать свидетелей, которые будут давать устрашающие описания тех разрушений, которые они видели собственными глазами». Кроме того, распорядился он, некоторые передачи должны предупреждать слушателей, что туман и смог не защитят их от атаки с воздуха; плохая погода, мешая точному бомбометанию, повышала вероятность того, что бомбы попадут по случайным целям.

Геббельс предупредил руководителей своих управлений иностранной и внутренней прессы, что им следует быть готовыми к попыткам британцев использовать чудовищные истории о гибели под бомбами стариков и беременных для того, чтобы воззвать к мировому сообществу. Геббельсовские пропагандисты должны были заранее приготовиться сразу же ответить на эти обвинения с помощью фотографий детей, погибших 10 мая 1940 года во время воздушного налета на немецкий Фрайбург. Разумеется, министр пропаганды не сообщил своим подчиненным, что этот налет, убивший 20 детей, которые играли на площадке, был по ошибке выполнен немецкими бомбардировщиками, экипажи которых считали, что атакуют французский город Дижон.

Гитлер по-прежнему не позволял бомбардировщикам атаковать сам Лондон. Основная задача – как следует взвинтить англичан, заметил Геббельс: «Мы должны и дальше подчеркивать, что даже нынешние атаки – лишь предвестие того, что последует дальше»[455].

Глава 34 Старуха Река [456]

Вопрос о том, как убедить палату общин в необходимости сделки «эсминцы в обмен на базы», продолжал мучить Черчилля. Рузвельт отказался от его предложения, состоявшего в том, чтобы обе страны подали это соглашение как стихийное желание помочь друг другу. По мнению Госдепартамента США, американские «Законы о нейтралитете» делали «абсолютно невозможным» спонтанное дарение государством своих эсминцев (да и практически чего угодно) какой-то другой стране. Необходимо было обязательно оформить такую сделку как плату за что-то.

Отзыв сделки исключался. Британские морские потери стремительно росли. На протяжении прошедших шести недель 81 торговое судно было потоплено вражескими подлодками, минами и самолетами. И ведь это был лишь один театр боевых действий среди быстро распространяющегося мирового пожара. Теперь уже стало ясно, что люфтваффе ведет полномасштабную войну против Королевских ВВС, – и столь же ясно, что, несмотря на все успехи британской авиации, интенсивность немецких авиаударов и их точность (обеспечиваемая системой радионавигации) стали наносить серьезный ущерб британским авиабазам и сети авиационных заводов лорда Бивербрука. Вторжение казалось не только вероятным, но и неминуемым, оно представлялось настолько реальной перспективой, что никто бы уже не удивился, подняв глаза и увидев, как немецкие парашютисты планируют рядом с колонной Нельсона на Трафальгарской площади. Британцы теперь приносили с собой в церковь противогазы и начали надевать маленькие идентификационные диски или браслеты – на случай, если взрыв бомбы разнесет их в куски. В почтовых ящиках стали появляться брошюры по гражданской обороне, разъяснявшие, что делать, если в вашем районе появится немецкий танк. Один из советов: ткните ломом в то место, где стальная гусеница танка проходит над ведущим колесом.

Не видя иного выхода, Черчилль принял позицию Рузвельта, но все-таки решил подать эту сделку парламенту и общественности по-своему. Он планировал пространное выступление о «ситуации с войной», в которое намеревался включить свои первые официальные замечания об этом соглашении. Он работал над текстом выступления все дневные часы понедельника, 19 августа.

Прочитав первый черновик, Джон Колвилл осознал, что уже слышал какие-то фрагменты текста: Черчилль любил обкатывать в повседневных разговорах идеи и фразы, которые затем мог использовать в своих выступлениях. Кроме того, премьер-министр хранил отрывки стихотворений и цитаты из Библии в специальной папке, озаглавленной «Всегда держать под рукой». «Любопытно наблюдать, – писал Колвилл, – как он, по своему обыкновению, неделями пестует какую-то фразу или поэтическую строку, а потом она обретает второе рождение в его очередной речи»[457].