Страх. Как бросить вызов своим фобиям и победить

Исследователи выяснили, что, когда испытуемый вдыхает запах пота испуганного или находящегося в состоянии стресса человека, его миндалевидное тело активируется. Дополнительный эксперимент также показал, что происходящее, собственно, связано не с запахом. Наш нос не может отличить пот испуганного человека от обычного пота, вызванного физическими нагрузками, но мозг на них реагирует по-разному. Этот феномен известен как реакция чувствительности к химическому раздражению: феромоны пота испуганного человека запускают эмоциональные, а не обонятельные рецепторы.

Потом был сделан следующий шаг. Исследователи подключили испытуемых еще одной группы к аппарату электроэнцефалографии (ЭЭГ), который с помощью электродов, зафиксированных на волосистой части головы пациента, записывает паттерны электрической активности мозга. По сути, электроэнцефалограмма позволяет исследователю видеть, какие части мозга реагируют на конкретный стимул. Как только испытуемые подготовились к проведению исследования, им предъявили образцы пота испуганного человека и человека, вспотевшего от физической нагрузки, одновременно показывая определенный набор изображений человеческих лиц с тщательно подобранным спектром выражений, от нейтрального до сердитого.

Результаты оказались поразительными. Когда испытуемые вдыхали запах пота от физической нагрузки, их мозг сильно реагировал только на сердитые лица, опознавая их (но не нейтральные выражения лица) как потенциальную угрозу. Когда же они вдыхали запах пота испуганного человека, то сильно реагировали на все выражения лиц, и на нейтральные, и на возможно сердитые, и на явно сердитые. Как отметили исследователи, можно предположить, что пот, вызванный страхом, заставляет мозг испытуемых усиливать бдительность, уделять большее внимание окружающей действительности.

Это открытие подтвердило и в большей степени систематизировало результаты предыдущих исследований, показавших, что вызванный страхом пот может усиливать у испытуемых то, что известно как «защитное вздрагивание», – по существу, нашу нервозность. Мы действительно способны учуять страх друг друга. И эта система химической тревоги подготавливает мозг к приближающейся опасности.

Во время нашего разговора я спросила Мухика-Пароди, почему для сбора пота, вызванного страхом, она выбрала именно прыжки с парашютом.

«Прыжки с парашютом – это способ создать реальную опасность таким образом, чтобы это было правильно и с этической, и с научной точки зрения, – объяснила она. – Большинство ситуаций опасности, например землетрясение или сражение, невозможно контролировать. Прежде всего даже в рамках одного контекста разные люди окажутся в разных ситуациях. Скажем, в сражении есть люди, которые едва не подорвались на мине, тогда как другие даже ни разу не оказались рядом с ней. Поэтому попытка поместить людей в такие естественные условия и наблюдать их реакцию с научной точки зрения не очень хорошая идея.

В прыжках с парашютом хорошо то, что <…> это опыт, совершенно отличный от всего, что человек испытывал раньше. С точки зрения эволюции ни одно животное не получает удовольствия от ощущения, что его сбросили с высоты, и, кроме того, этот процесс можно очень хорошо контролировать».

Этой группе исследователей удалось, кроме того, стандартизировать такие факторы, как высота, с которой прыгали испытуемые, и количество времени, проведенного в свободном падении и при спуске с раскрытым парашютом. Они смогли снабдить участников эксперимента биометрическими датчиками, так что все их физиологические показатели в прыжке (частота сердечных сокращений и так далее) записывались в режиме реального времени.

Я спросила Мухика-Пароди, прыгала ли она сама когда-нибудь с парашютом. Я почти готова была услышать (с учетом роли, которую этот вид спорта играл в ее работе), что она энтузиаст этого дела, даже пропагандист, как Келси.

«Да, – ответила она, – я прыгнула». Она придерживалась принципа «не заставлять своих испытуемых делать то, что сначала не сделаешь сама». Но она уж никак не была энтузиастом.

«Просто я не любитель высоты, – объяснила Мухика-Пароди. – И это еще мягко сказано. У меня очень-очень сильная фобия. Из принципа я заставила себя прыгнуть, но чувствовала себя отвратительно… А потом мне снились сны, ну, знаете, кошмары. Не могу сказать, что для меня это было травмой, я не то чтобы постоянно об этом думаю, но и не скажу, что мне это понравилось».

Казалось, что подъем на три тысячи метров занял несколько часов, и, по мере того как мы поднимались, странное внешнее спокойствие, которое я ощущала при взлете, улетучивалось. Было похоже, что я выхожу из состояния шока, утрачиваю защитное оцепенение и впервые начинаю в полном объеме чувствовать боль травмы, – только вместо боли я ощущала ужас, который поднимался в моем теле, пока не достиг легких, горла и мозга и не стал угрожать задушить меня.