Страх открывает двери

Она шевельнулась и открыла глаза. Я почувствовал, что прием, который я использовал с Кеннеди, сказав, что мой фонарик смонтирован вместе с пистолетом, имел бы в данном случае печальный результат. Поэтому я взял одну из беспомощных рук, бессильно лежавших на одеяле, и, склонившись над девушкой, сказал с мягким укором:

— Эх, вы, глупышка! Зачем же делать такие штучки! Что подсказало мне правильный тон, я и сам не знаю. Может быть, удача, а может быть, инстинкт, а может быть, и то, и другое вместе. В ее широко раскрытых глазах больше не было страха, а только недоумение. Убийца с моей репутацией не станет брать вас за руку и говорить с вами ободряющим тоном. На такой тон способен отравитель, даже убийца из-за угла, но не тот, кто действует так прямо и открыто, как я.

— Надеюсь, вы больше не будете пытаться кричать? — спросил я.

— Нет… — Голос ее прозвучал хрипло. — Я… простите, но я так глупа.

— Пустяки, — сказал я. — А теперь давайте поговорим, если вы в состоянии. Мы обязательно должны поговорить, а времени у нас мало.

— Вы не могли бы включить свет? — попросила она.

— Нет. Свет будет пробиваться сквозь портьеры, а нам никакие гости не нужны…

— Там есть ставни, — прервала она меня. — Деревянные ставни на всех окнах.

Ничего себе Тэлбот Соколиный глаз! Я провел целый день, уставившись в окно, и даже не заметил, что на окнах — ставни!

Встав, я закрыл ставни, закрыл дверь в комнату Яблонски и включил свет. Она сидела на краю кровати, обхватив себя руками, как будто ей было холодно.

— Мне обидно за себя, — сказал я. — Вам достаточно было взглянуть на Яблонски один раз, чтобы увидеть или подумать, что он не негодяй. Но чем дольше вы смотрите на меня, тем больше убеждаетесь, что я убийца. — Она хотела что-то сказать, но я поднял руку. — Разумеется, у вас есть все основания для этого, но они не соответствуют истине. — Я приподнял рукой одну брючину и показал ей ногу, облаченную в элегантный носок бордового цвета. — Узнаете?

Она посмотрела на носок, потом подняла глаза на меня.

— Саймона… — прошептала она. — Это Саймона!

— Вашего шофера. — Мне не очень понравилось такое интимное обращение с его именем. — Он дал мне эти две вещи часа два назад. По доброй воле. Мне понадобилось всего пять минут, чтобы убедить его, что я — не убийца и далеко не тот, каким кажусь. Вы согласны мне дать столько же времени?

Она молча кивнула.

Мне не понадобилось и трех минут. То, что Кеннеди поверил мне, являлось для нее уже половиной доказательства моей невиновности. Я рассказал ей все, кроме гибели Яблонски — она еще не была готова к фактам такого рода.

Когда я кончил, она недоверчиво спросила:

— Так, значит, вы все это время о нас знали? И о папе, и обо мне, и обо всех наших треволнениях?

— Мы знали о вас уже несколько месяцев. Правда, не о том, что вас конкретно тревожит — вас и вашего отца. Все, что нам известно, это то, что генерал Блэр Рутвен не должен был бы быть замешан ни во что дурное. И не спрашивайте, кто такие «мы» и кто я сам. Я не люблю не отвечать на вопросы, а молчу просто ради вашего же блага. Чего боится ваш отец, Мэри?

— О, я не знаю… Я знаю только, что он боится Ройала, не…

— Он боится Ройала. Я боюсь Ройала. Мы все боимся Ройала. Готов поспорить, что Вайланд просто потчует его множеством всяких историй про Ройала, чтобы держать его в страхе и повиновении. Но дело не в этом… не только в этом. Он боится также и за вас, но, думаю, страх этот возник только тогда, когда он узнал, с какой шайкой связался. Когда узнал, что они представляют собой на самом деле. Думаю, что начал он все с открытыми глазами, преследуя свои интересы, но, видимо, не знал, во что все это выльется. Как давно ваш отец и Вайланд стали… ну, скажем, деловыми партнерами?

Она на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Могу сказать совершенно точно. Это началось, когда мы поехали отдыхать в Вест-Индию на нашей яхте «Соблазнительница», — в апреле прошлого года. Мы были в Кингстауне, когда папа получил письмо от маминого адвоката. Он писал, что она хочет оформить развод. Возможно, вы об этом слышали, — с горечью добавила она. — В Северной Америке не было ни одной газеты, которая не писала бы об этом, а некоторые из них раздули это до скандальной истории.

— Вы хотите сказать, что до тех пор генерала считали образцовым гражданином своей страны, а его брак — идеальным семейным союзом? — Да, что-то в этом роде, и они стали прекрасной мишенью для всей желтой прессы. Не знаю, что нашло на маму, — мы всегда так дружно жили. Но это только доказывает, что дети никогда не знают, что на самом деле происходит между родителями.

— Дети?