Страх. Почему мы неправильно оцениваем риски, живя в самое безопасное время в истории

Все это крайне неэффективно и результат «нерационального страха», о котором предупреждал нас Франклин Рузвельт в 1933 году, в период, когда экономический порядок разваливался на части, а вслед за ним грозил рухнуть и политический строй. Этот исторический период был гораздо более мрачным, чем современное положение дел, и все же Рузвельт сохранял спокойствие. «Наша великая нация справится с этим, вернется к жизни и будет процветать, – заявил он в своей инаугурационной речи, – если мы не позволим, чтобы нашими мыслями и действиями управлял безымянный, нерациональный, неоправданный страх».

Словом и делом Рузвельт не допустил, чтобы Америка поддалась разрушающему страху. Он оставил страну более сильной и уверенной. Словом и делом последователь Рузвельта в Овальном кабинете добился прямо противоположного и оставил страну ослабленной и напуганной.

Глава 12. Самое лучшее время для жизни

В Центральном Онтарио, неподалеку от места, где живут мои родители, есть небольшое кладбище с проржавевшими коваными оградами и покореженными от времени надгробными плитами: им уже много десятилетий, зимние стужи и весенние оттепели их не пощадили. Когда-то здесь были фермы. Первые поселенцы начали осваивать эти земли в конце XIX века. Они вырубили деревья, выкорчевали пни, приложили нечеловеческие усилия – и все для того, чтобы выяснить, что их новые угодья – всего лишь тонкой слой почвы на голом граните Канадского щита[43]. Большинство ферм продержались поколение или два, а потом их бросили зарастать деревьями. Сегодня остались одни кладбища.

Первые поселенцы не были состоятельными людьми, но всегда покупали самые большие надгробные плиты, какие могли себе позволить. Они хотели, чтобы после их смерти осталась хоть какая-то память о них. Они знали, как легко может прерваться их существование. А надгробные плиты простоят еще долгое время. «Дети Джеймса и Дженни Морден» – гласит надпись на одной из плит. Она почти 1,8 метра в высоту. Как следует из надписи, первым умер Чарльз Морден. Ему было четыре года и девять месяцев.

Зима 1902 года. Малыш, скорее всего, пожаловался на боль в горле. Он выглядел уставшим, и матери показалось, что его лоб чуть горячее обычного. Прошел день или два, Чарльз лежал в постели и вдруг стал белее простыни. У него участилось сердцебиение. Поднялся жар, открылась рвота. Горло опухло так, что каждый вдох давался с трудом. Голова неподвижно лежала на пропитанной потом подушке. Его мать Дженни, скорее всего, знала, что за болезнь мучает ее маленького сына, но так как лекарства от нее не было, она не могла даже осмелиться произнести ее название.

Затем начал плакать Эрл, младший брат Чарльза. Он жаловался на боль в горле. И был очень горячим. Альберт, самый старший из мальчиков, тоже чувствовал себя очень уставшим. И у него тоже болело горло.

Чарльз Морден умер во вторник, 14 января 1902 года. Его отцу, вероятно, пришлось завернуть маленькое тельце в одеяло и отнести в сарай. Мороз сделает свое дело, и останки долежат до весны, когда земля немного оттает и отец сможет вырыть могилу для сына.

На следующий день умерли Эрл и Альберт. Эрлу было два года и десять месяцев. Альберту – шесть лет и четыре месяца. Наверное, отец достал еще два одеяла, завернул тела сыновей и отнес в сарай, где они должны были пролежать до весны.

А потом начали болеть девочки. 18 января 1902 года умерла старшая дочь. Минни Морден было десять лет. В тот же день умерла ее семилетняя сестра Элламанда.

В воскресенье, 19 января 1902 года, от жара умерла малышка Доркас, которой только исполнилось полтора года. В последний раз Джеймс Морден завернул детское тело в одеяло, прошел через заснеженный двор в холодный темный сарай и оставил свою девочку с ее братьями и сестрами ждать, когда закончится долгая зима и их тела предадут земле.

Тот же самый жар, который забрал детей Морденов зимой 1902 года, продолжал свою смертельную жатву. На другом надгробии, недалеко от могилы Морденов, сказано, что там покоятся Элиас и Лаура Эштон, умершие через несколько недель после своих соседей. Семья Эштонов уже знала, что значит терять детей. В 1900 году у них умер 15-летний сын, а за восемь лет до этого – еще один сын, которому исполнилось всего пять.