Страна холодного солнца

Оформление формальностей не заняло много времени, и уже через час разрешили сход на берег. Первой на экскурсию убыла пресс-группа во главе с адмиралом. Микроавтобус увозил их прочь от судна, по палубам прошелестел общий вздох облегчения. Все-таки нет приятней воздуха, чем пыль из-под колес автомобиля, увозящего начальство.

Первый пункт экскурсии по Рио – это, несомненно, статуя Христа Искупителя, и это не просто достопримечательность Рио-де-Жанейро, это гордость Бразилии и один из популярнейших в мире символов христианства.

Тридцативосьмиметровая статуя установлена на вершине пика Коровадо, и добраться до нее непросто, дорога сложней, чем на Ай-Петри, а на самом верху еще 226 ступеней пехом.

Со смотровой площадки открывается потрясающий вид на город, поделенный на несколько районов горами. В центре – небоскребы, в сторону моря – жилые районы и непрерывная полоска пляжа вдоль всего города.

Нафотографировавшись и напитавшись впечатлениями, двинулись дальше, в национальный парк к водопаду, где, по легенде, обедали Беллинсгаузен с Лазаревым при своем посещении Рио и даже расписались на скале. Это напоминало паломничество по святым местам.

Водопад оказался небольшим, но довольно высоким, надписи на скале не нашли, но стол обнаружили, и адмирал тут же его канонизировал:

– Это именно тот стол, за которым они обедали. Нужно будет оставить здесь памятную надпись: «Фаддей Беллинсгаузен 1819 – Фаддей Беллинсгаузен 1983».

У адмирала было чувство юмора, а у пресс-группы нет.

Вечером, словно лангусты, идущие на нерест, гуськом по причалу тянулись из увольнения моряки, нагруженные чем-то звякающим.

Очень скоро выяснилось, что самой популярной покупкой стала кашаса – бразильский тростниковый самогон в красивых литровых бутылках.

Народ собирался группками по каютам, за столом чаще всего звучало – «нет, у нас такого никогда не будет», «живут же люди», «литр меньше чем за рубль выходит, охренеть!», «дешевый, гад, а пить-то можно». Кашасу полюбили, это была любовь с первого глотка.

Следующий день был телевизионным, утром начались съемки для «Клуба кинопутешествий» и для программы «Время».

Брошенная в шутку начальником гидрографии фраза «Нужно будет оставить здесь памятную надпись…», попав на благодатную почву, укоренилась и дала всходы.

В каюте зама шло секретное совещание. Серебряйкин настаивал на секретности.

– Никто не должен знать, сделаем сюрприз адмиралу. Набьем трафаретом надпись на скале, а ты, Назарбаев, сделаешь фотоотчет.

Мичман Назарбаев, исполнявший в пресс-группе роль фотографа, согласно кивнул.

Зам засомневался:

– Может, все-таки командиру доложим?

Серебряйкин давил на самолюбие:

– Можно, но тогда он все это и возглавит, и на хрена тогда ты нужен?

Зам понимал, что это реальная возможность отличиться, и решился. По трансляции прозвучала команда: «Боцману прибыть в каюту заместителя командира!»

Боцману дали задание вырезать трафарет, взять краску и кусок поролона.

Через сорок минут группа, состоящая из Серебряйкина, Назарбаева и боцмана, возглавляемая замом, убыла с борта судна.

До водопада добирались на перекладных, дождавшись, когда туристов стало поменьше, они принялись за дело. Серебряйкин старательно прижимал к скале трафарет «Фаддей Беллинсгаузен 1819 – Фаддей Беллинсгаузен 1983», боцман макал поролон в краску и набивал буквы, мичман Назарбаев все это фотографировал, а зам, воровато озираясь, осуществлял общее руководство.

Немногочисленная публика изумленно наблюдала за происходящим. Когда боцман закончил набивать «1819» и начал закрашивать дефис, к водопаду подъехала полицейская машина.

Серега Беднопродавец с самого утра принимал активное участие в работе с телевизионщиками и некоторых представителей пресс-группы из виду упустил.

После обеда, недосчитавшись двоих, он заволновался и начал расспрашивать экипаж – кто что видел, кто что слышал.

Когда старший матрос рассказал, что по приказу боцмана вырезал трафарет и отлил в майонезную баночку белой краски, Беднопродавец взвыл, он все понял.

На всякий случай проверив журнал увольняемых и убедившись в намерениях группы, возглавляемой замом, он ломанулся к командиру. Ярин его выслушал и метнулся к адмиралу. Адмирал связался с консулом, и, как оказалось, вовремя.

Сотрудники консульства инициативную группу с бразильской кичи вытащили, но с условием, что те все, что написали, уберут, и сроку дали сутки.

На судне о происшествии уже все знали, и когда вечером к трапу подъехала полицейская машина и из нее выгрузились наши арестанты, их встретили, как героев, громким «Ура!».

Ночь прошла спокойно, сон был глубоким и безмятежным, а все она, кашаса, голубушка.

Утром хотелось поспать, но динамик громыхал бравурным «Маршем футболистов» Матвея Блантера. Морев накрыл голову подушкой, не помогло.

Он сел на койке, потянулся, размялся, встряхнул головой и встал.

Утренний туалет проводил уже под «Спортивный марш» Лебедева-Кумача и Дунаевского и, растираясь полотенцем, пытаясь попадать в ноты, негромко подпевал: