Страна холодного солнца

Отгремела медь оркестров, затихли здравицы, иссякла наконец нескончаемая череда застолий, члены экспедиции разъехались по местам своей постоянной работы и службы, начались привычные флотские будни. Об экспедиции напоминали лишь редкие запоздалые статьи во флотской прессе.

Руководство перешло от бравурных докладов к составлению многотомного научно-технического отчета, в котором милями, сутками, линейными километрами, гидрологическими станциями, пробами грунта, гравиметрической и магнитной съемками и много еще чем отчитывалось перед Главным управлением навигации и океанографии.

Было уточнено местоположение ряда островов, в лоцию Антарктики внесено более двухсот корректур навигационной информации, определено местоположение Южного магнитного полюса, а «Фаддей Беллинсгаузен» стал первым в мире судном, на нем побывавшим.

Однако главный вопрос – «Кто же на самом деле открыл Антарктиду?» – остался без ответа. Начальники сомненья в этом вопросе приравнивали к измене Родине и ввиду слабой доказательной базы призывали верить на слово. Вера – оно, конечно, хорошо, ежели, например, в Бога, тут уж нужно верить без сомнений и оглядки или не верить вовсе. А здесь и поразмышлять не грех: что вообще означает «открыл»? Увидел? Высадился на берег? Водрузил флаг? Оставил надпись? Нет ответа на этот вопрос.

В наших школах на уроках географии честь открытия Антарктиды безоговорочно отдают Беллинсгаузену и Лазареву, относя это событие к январю 1820 года. Британским школьникам говорят, что Ледовый континент открыл Эдуард Брансфильд в том же году и в том же месяце. Американцы твердо уверены, что первооткрывателем является Натаниэль Палмер, но чуть позже – в ноябре 1820 года.

Все они видели далекие берега, но приблизиться к ним так и не смогли. Первым водрузил флаг француз Дюмон д’Юрвиль в 1839 году, а у голландцев своя версия – открытие сделал капитан Дирк Гееритц аж в 1559 году.

Пальму первенства никто отдавать не собирается.

Кругосветная антарктическая экспедиция заставила эту тему зазвучать громче и ярче и укрепила веру в то, что Антарктида наша, и сомневаться в этом теперь могли только сильно умные беспартийные космополиты или какие-нибудь диссиденты. Мемориальное значение экспедиции было поважнее научного.

Сан Саныч Петров сменился с дежурства, подбил журнал событий и вместе с журналом телефонограмм и бело-голубой повязкой «рцы» передал сменщику. Осталось доложить комдиву, и можно отдыхать.

Потоптавшись для порядка перед дверью кабинета начальника, они несмело вошли.

– Товарищ капитан 1 ранга, старший лейтенант Петров дежурство по дивизиону сдал!

– Товарищ капитан 1 ранга, старший лейтенант Метелица дежурство по дивизиону принял!

Комдив осмотрел обоих придирчивым взглядом.

– Вопросы есть?

– Никак нет!

– Свободны.

Май в Севастополе – золотое время, месяц абсолютного комфорта. Прихватив с собой свежий номер газеты «Флаг Родины», вдыхая полной грудью взбитый пчелками густой, как кисель, воздух, Сан Саныч не спеша поднимался наверх. От причальной стенки до площади Пушкина было ровно 202 ступеньки извилистой узкой тропки, идущей по отвесному склону, поросшему дерезой, сиренью и диким миндалем.

Далее путь лежал через центральную горку мимо 110 поликлиники ЧФ по улице Сергея-Ценского, а после вниз по старинной лестнице, чудом сохранившейся после войны, пересекающей улицу Володарского, и далее на улицу Большую Морскую в аккурат между главпочтамптом и пивбаром.

Домой он не спешил, раз уж после дежурства положен отдых, то нужно отдыхать. А какой дома отдых, жена тут же найдет работу или пошлет куда. Валяющийся на диване муж раздражает больше, чем отсутствие месячных.

Внимание Петрова привлек нездоровый ажиотаж у пивбара. На его глазах выстраивалась очередь. Ноги понесли сами, через мгновение Сан Саныч уже отвечал на вопрос уткнувшегося ему в спину любителя пива:

– За мной будете.

Очередь росла как на дрожжах, Петров нервничал, больше очередей он не любил только конспекты первоисточников. Кто-то несмело поинтересовался:

– Мужики, а что дают?

И тут же получил ответ:

– Ясно дело, не кефир!

Пиво в государстве рабочих и крестьян прочно входило в первую десятку дефицитов. Пили пиво не когда хотелось, а когда оно было.

В стране варили разные сорта, но купить их можно было только в столице, в Ленинграде да еще в спецбуфетах горкомов или обкомов.

Жители Севастополя пили исключительно «Жигулевское», другого не завозили.

По очереди волной прошел радостный шепоток:

– Кажись, чешский «Праздрой» наливают.

Петров не верил в счастье, чешское пиво в Севастополе – это так же неожиданно и приятно, как отпуск в августе.

Началось движение, первые счастливцы занимали столики, загромождая их кружками с пивом.

Народ в конце очереди заволновался:

– Больше двух кружек в одни руки не давать!

Подошла очередь Сан Саныча, продавщица бойко наполнила две кружки с явным недоливом и выставила их на стойку. Легкодоступная и маловостребованная женщина в заляпанном халате с сильным запахом прокисшего сусла взяла у Петрова помятый рубль и насыпала в мокрое блюдце двадцать четыре копейки сдачи.