Страна мурров

— Кло! Почему ты здесь?! — в тревоге крикнул Джио. Его подруга, врач по профессии, была помешана на работе. Она не могла уехать, бросив своих особенных, бесчувственных ко всему пациентов.

Ветер отнёс в сторону её ответ, но это, без сомнения, была она, здесь, среди чужих, в самом эпицентре кошмара.

Джио не помнил, как слез с крыши и очутился на крыльце. Они что-то с ним сделали — заколдовали, одурманили. Больше он не принадлежал себе, нож вывалился из рук, язык не ворочался, а тело легко подчинялось чужим приказам. Пока он безвольно брёл к поджидавшим его женщинам, светлая фигурка Клотильды таяла на глазах, и последней исчезла её милая улыбка. Но и сама Клотильда была уже не важна, воспоминание о ней было неважно, она стала призраком, тенью из какой-то нереально далёкой жизни.

Джио раздели до трусов, а на старухе осталась длинная сорочка из белого полотна и увесистая золотая цепь, которую ей передали по кругу. Их обоих, дрожащих от холода, подвели к яме со скошенным под углом дном и уложили спиной друг к другу, голова к голове.

По-прежнему вялый, Джио не мог сопротивляться, и вот уже им накрыли головы платком, прикидали землёй, вытягивающей из тела остатки тепла.

Плати!

Услышав в голове голос Эрфи, Джио почему-то вспомнил ночь, проведённую в доме Пенты. Перед ним замелькали картинки: вот он ворочается под полушубком, размышляя о странностях незнакомого городка, соблазняет уговорами кошку, а вот перед его взором возникла красная долина меж высоких чёрных гор. На горизонте колыхалась длинная лента из огненных знаков. Лента стремительно приближалась, извиваясь в воздухе, как небывалых размеров змей. Хотя, присыпанные землёй, они не могли двигаться, Джио чувствовал, как волнуется прижавшаяся к его спине Эрфи.

Ты не должен напрягаться…

Змей подлетел так близко, что Джио хорошо разглядел отколовшийся от хвоста странный элемент — тугую сверкающую спираль, усыпанную колючими шариками.

Ты выпустил его, а теперь впусти…

Конец спирали вонзился Джио между глаз, и мозг взорвался невыносимой болью.

— Иди к чёрту! — мысленно заорал он, но навстречу ему уже мчался новый знак, обжигающий, переливающийся, как красная ртуть.

Джио корчился под ударами, которым не было конца. Никогда в жизни он не испытывал

такой острой боли. Огненный змей неистовствовал. Каждый новый символ приближался, чтобы Джио мог его рассмотреть, а потом, как казалось Джио, пробивал в его черепе дыру размером с кулак и уходил к Эрфи. Она тоже страдала, принимая в себя эти необычные и ужасные дары, похожие на гусениц, пиявок, змей и всегда свитые в кольца или перекрученные.

Настал момент, когда Джио начал мечтать и молить о смерти: удары участились, и боль стала нестерпимой. В сознании, которое он не мог отключить, всё смешалось в багровом тумане.

Расслабься… Скоро конец…

Но Джио неотвратимо падал в пропасть, по дну которой текла мутная кровавая река.

— Пожалуйста, не оставляй меня! — крикнул издалека чей-то знакомый до боли голос.

— Отпусти, — шептал Джио.

Но голос упрашивал, молил, и Джио заставил себя вернуться в чёрную долину; здесь парящий змей, поджидая свою жертву, выписывал в пространстве огромные огненные фигуры.

Зависнув перед Джио, змей в последний раз ударил укоротившимся хвостом и вошёл в его мозг, как пущенная стрела.

…Он очнулся на траве окоченевший и скрюченный. Женщины лили на него вёдра горячей воды, смывая грязь. Потом его закутали в толстое одеяло и, подхватив за руки и за ноги, которых он не чувствовал, потащили в дом. Там его растёрли пахучей жидкостью, одели, влили в него огромную кружку горячего чая и уложили на кровать под несколько одеял.

Утром Джио проснулся почти здоровым и в полузабытьи, отходя от пережитого, услышал, как возле постели разговаривают женщины:

— А Эрфи повезло меньше.

— Так он же молодой, живучий, а ей… сколько ей было, девяносто два?

— Три. Тяжёлая передача случилась. Лицо почернело, на груди ожог от цепи. Говорят, так бывает, когда приходит слишком большая сила.

— Интересно, что он видел, слова или знаки?

— Шани сказала, он ходячее несчастье.

— Значит, змей прилетал, — вздохнув, сказала женщина.

Не повезло и Амике, к которой по обычаю перешли драгоценности Эрфи. Она была вынуждена надевать их, постепенно, по одной, и испытывала из-за них сильные боли, словно они её отравляли. Амика почернела и исхудала, и заснуть ей помогало только сонное зелье. В доме постоянно толклись женщины, поили и кормили не встававшую с постели больную, растирали её, пели ей красивые песни. На Джио никто не обращал внимания, по ночам он доедал то, что находил в кастрюле на печке.

…Дни тянулись, как резина. Однажды он заглянул к Амике, и женщина, сидевшая у постели, довольно грубо сказала:

— Меченый, иди сюда, помоги надеть. — И сунула ему в руки золотую цепь старухи Эрфи, с тяжёлыми звеньями, ту самую, что была на ней в ночь, которую Джио не любил вспоминать. Женщина бережно приподняла голову спящей Амики, но Джио мешкал, и она прошипела: — Быстрее!