Время было совсем раннее, но Деа устала от ходьбы и от мыслей. Она забралась в палатку и развернула спальный мешок. Вскоре она перестала дрожать от холода, пустота внутри превратилась в глубокую яму, и Деа заснула.
Глава 22
Прошел день, другой. Коннор не приходил. Глупо было думать, что он вспомнит пустой, мимолетный разговор двухмесячной давности, и еще глупее надеяться, что он придет и отыщет ее.
Деа рискнула набрать телефон Коннора с древнего таксофона перед густо исписанной граффити парикмахерской с опущенными жалюзи. Она стиснула липкую трубку, словно в надежде заставить Коннора ощутить прикосновение. Телефон долго звонил, потом включился автоответчик. Когда Деа набрала снова, на третьем звонке ответила женщина – видимо, мачеха Коннора.
– Алло! – запыхавшись, произнесла она. – Кто это? Это кто? – От пронзительного голоса у Деа заболела голова, и она повесила трубку.
Она несколько раз звонила Голлум, надеясь, что подруга снимет трубку, но всякий раз кто-то добирался до телефона первым, обычно Ричи или Мак, а однажды подошел отец Голлум. Деа всякий раз вешала трубку. Может, это паранойя, но она не знала, кому можно доверять, и не хотела подставлять подругу. Деа не сомневалась – если копы узнают, что Голлум говорила с Деа, ее в покое не оставят.
Однажды Голлум и Ричи схватили трубки одновременно. Выпалив: «Кукурузный лабиринт», Деа бросила трубку – и сразу почувствовала себя дурой: она даже не дала Голлум времени узнать ее по голосу. Но когда она перезвонила, ответил уже папаша Уорренби.
Деа жалела, что не взяла номер телефона Кейт Патински.
Ей было скучно, чего Деа никак не ожидала. Она не предполагала, что можно жить в постоянной тревоге и одновременно помирать со скуки; она почти желала, чтобы с ней случилось то, чего она боялась, – хоть какое-то разнообразие. Должно быть, так бывает на войне, когда часами играешь в карты, глотая густую пыль незнакомой пустыни, и почти желаешь авианалета.
Она дважды ходила на заправку – не потому, что у нее кончались припасы, а просто убить время, но во второй раз продавец начал пристально на нее поглядывать, и Деа поняла, что сможет прийти сюда еще раз или два, прежде чем он начнет задавать вопросы. Тогда придется менять место. Она уложит рюкзак и пойдет на юг.
Но не сегодня. Это так, на всякий случай.
Режим Деа поменялся – она выходила в основном ночью, погреться в кафе среди постоянно меняющихся дальнобойщиков, ведущих фуры через всю страну, и стриптизерш с серыми лицами, чей грим казался грубым в искусственном свете, и ела блины в три часа утра. Большую часть дня она спала, коротая время и стараясь ни о чем не думать.
На третий день Деа проснулась от звука голосов в лабиринте и буквально подскочила в спальном мешке. Она судорожно принялась искать нож, что было глупо – у нее не хватило бы духу кого-то заколоть. Она расстегнула клапан палатки и выбралась, стараясь не наделать шума, моргая от яркого света. Воздух был чист и холоден, на небе ни облачка, тени четкие, будто вырезанные из картона и приклеенные к земле.
Послышались детский вопль и материнский голос, выговаривавший за баловство, но спокойно – и недолго. Деа испугалась, что ее выследили полицейские, а это оказалась семья, решившая побродить по лабиринту, несмотря на холод. Однако они наверняка куда-нибудь сообщат – скорее всего, в полицию, – что молоденькая девушка живет одна в центре самого большого кукурузного лабиринта в Огайо.
Деа начала поспешно складывать палатку, но сообразила, что это бесполезно: голоса раздавались уже совсем близко, можно было разобрать отдельные слова: саркастический бубнеж девочки-подростка, жаловавшейся на холод и напоминавшей, что она голодная, крики младшего ребенка, споры между родителями, куда идти – направо или налево. Деа замерла в ужасе, ожидая, что вот сейчас на нее наткнутся, но голоса стали тише, и она поняла – семья решила повернуть обратно. Боясь шевельнуться, она едва дышала, пока шум мотора не стих вдалеке. У Деа странно закружилась голова. Повинуясь неожиданной мысли, она двинулась в глубокую тень лабиринта, плотнее запахнув куртку.
Ей повезло: малышка обронила варежку, красную, с начесом, такую маленькую, что она налезала Деа только на три пальца. Варежка еще хранила тепло детской ладошки. Безмерно обрадовавшись, Деа сунула находку во внутренний карман куртки: сегодня она прогуляется в сон. Ее томила необъяснимая жажда, о природе которой не хотелось задумываться. Все равно надо поддерживать силы.
Она вернулась в палатку и легла, укрывшись с головой, чтобы закрыться от солнца, просачивавшегося через нейлоновые стенки. Деа ощущала маленькую варежку как второе сердце, бившееся под курткой. Она знала, что малышку уложат спать только через несколько часов, но ей ничего не оставалось. Деа думала о варежке и о ее маленькой хозяйке, ожидая, когда почувствует какую-то перемену. Она задремывала и вновь просыпалась. Солнце двигалось по небу.