А утро не за горами. На фоне светлого неба проявились рубчатые горы. Где-то за окном пикнула ранняя птаха. Далеко на озере что-то булькнуло. Может, с неба упали тяжелые утки или тот самый таймень, который рвет рыбацкие сети, играя с молодью, ударил сильным хвостом по поверхности стальной воды.
На поляне перед домом глухо бухнул, подал голос Цыган. Из-под крыльца дома его поддержала Ветка. За ней, от дома Веры яростно, тревожно залаяли остальные собаки.
Толик очнулся, открыл глаза, приподнял голову:
– Вот черти, еще спать можно, а они… – опустил с кровати ноги, недовольно зашлепал босыми ступнями по полу, прошел к окошку, сурово загремел. – Ну, вы! Что там? Перестаньте! Ветка! На место!
Однако Ветка не подчинилась грозному окрику хозяина. Вместе с другими собаками она продвинулась дальше от дома, подсказывая, что рядом с заимкой есть посторонний.
Анатолий нехотя надел штаны, тапочки и, как был, с голым торсом, вышел на крыльцо. Ирина испуганно залезла под одеяло, ей стало страшно, а вдруг это тот самый медведь, который нахраписто, нагло хочет залезть на пасеку?
Толик отсутствовал недолго, минут через пять вернулся назад, в дом, разделся, лег назад, под теплое крыло Ирины:
– Куда-то за озеро лают, – безразлично заметил он, зевая, обнял Ирину и, закрыв глаза, хотел продолжить отдых. – Может, зверь какой на берег вышел или еще что.
Однако уснуть ему так и не пришлось. Лай собак усилился: вероятно, лайки пошли на приступ, кого-то удерживая на месте. Издалека призывно долетел тонкий голос: «Эй, люди! Помогите! Собаки…»
Анатолий опять подскочил, одеваясь, заходил по кухне:
– Вроде как человек кричит! Кого это в такое время по тайге носит?
Он ушел и отсутствовал долго. Наконец-то сторожа притихли, с улицы послышались негромкие нарастающие голоса людей, скрипнули двери, в дом вошли.
– Вставай, Ира! – обращаясь к девушке, позвал Толик, поджигая керосиновую лампу. – Подруга твоя пришла.
Не понимая, в чем дело, Ирина быстро оделась, вышла на кухню и при тусклом освещении узнала человека: Марина!
– Ты откуда? – только и был удивленный вопрос.
– Оттуда… – со злостью в голосе ответила подруга. – Из-за озера… Едва пришла. Ничего не видно, хоть глаз коли… Ушла от них, а Ксюха осталась. Прикинь, какие козлы, – не стесняясь Толика в выражениях, начала словесную атаку в адрес мужского пола Марина, – вообще оборзели! Все им подавай на блюдечке, да еще и смеются, говорят, дорогу сюда и назад будешь оплачивать! Поняла, какие свиньи? Привезли, отдохнули, развлеклись, не рассчитались, да еще я им должна дорогу оплачивать! Вот им! – показала кулак в окно и зло усмехнулась.
Грязная, мокрая, растрепанная, изрядно подпитая, в одной маечке и трусиках, босиком, Марина походила на привидение с помойки.
Толик смеялся. Ирине стало очень стыдно за подругу. Быстро собрав какую-то одежду, она вытолкала девушку на улицу, к бочке с теплой дождевой водой, заставила мыться. Марина противилась, тонко, пронзительно кричала на всю тайгу, кому-то угрожала, рыдала и смеялась.
После продолжительного концерта, на который собрались все жители макарьевской заимки, приняв прохладную водяную купель, испив кружку горячего чая, подруга наконец-то стала приходить в себя. Через час она уже контролировала свои действия. Отбивая чечетку от утренней, росистой прохлады, Марина прогоняла последнее похмелье из шальной головы, плакала, обижаясь на жизнь:
– Почему так, Иринка? Помнишь, какими мы были? В школе за нами парни косяками хороводились! Мы с тобой были первый цвет – красивые, молодые, гордые, недоступные! А сейчас? Смотри, как нас жизнь поломала: ты здесь, в тайге, отсиживаешься, я там, в городе, перебиваюсь. Ни просвета, ни радости: все мужики – козлы, ни одного путного нет, думают только об одном… Работы нет, жить негде, перспективы никакой… Как дальше прозябать?
Ирина молчала, слушая подругу. Они были одни, сидели на крыльце дома, все разошлись по домам, досматривать последние минуты сладких снов. Их никто не слышал, можно было говорить о чем угодно, делиться о самом наболевшем, дорогом. Однако Ира не торопилась поддержать Марину. Может, год назад она бы это сделала, но сейчас, после жизни на заимке, представление о жизни у девушки сложилось другое. Раньше она могла посоветовать Марине испытать счастье в чем-то легкодоступном, выгодном. Теперь же понимала, что во всем виновата сама Марина. Пытаться растолковать подруге всю ниспадающую кривую ее действий не имело смысла. Марина ее не поймет, просто посмеется. Чтобы на все смотреть реальными глазами, наверно, надо какое-то время пожить здесь, общаясь с простыми, добрыми, честными людьми, отставшими от суматошной, цивилизованной жизни на добрых пятьдесят лет.
Марина курила, плевалась, опять плакала, винила всех и вся, но только не себя и в очередной раз пытала Ирину:
– Скажи, почему жизнь такая подлая?
– А может, все дело в нас самих? Прежде чем кого-то винить, наверно, надо посмотреть на себя… – вдруг тихо заметила Ирина и заглянула подруге в глаза.