Страна Соболинка

– Не знаю… – покраснел Анатолий. – Честно – тянет к ней все больше. Вроде все понимаю – отступись, не привыкай! Но не могу. Знал, что не надо было к себе в дом звать, ничего путного из этого не будет. Недаром говорят: иногда женщины, что жарки на лугу, понравятся, одурманят, а потом исчезнут.

– Ну, это ты, брат, хватил! – развел руками Макар Иванович. – Что ж так обо всех судить? Кто так говорит? Кто с ними горя познал? Или сам придумал? Вон, моя Таисия: сколько уж годов вместе, а все цветет, не исчезает! А Вера? Ваньки уж почитай два года нет, а она все по нем убивается.

– Таисия Михайловна и Вера – это другое. Они святые!

– Да как же так, святые? Из плоти и крови сделаны.

– Раньше времена другие были.

– Нет, брат ты мой, времена всегда одинаковые! Может, в нас самих, мужиках, какой промах имеется? Так сказать, недолюбливаем или еще какая оказия.

– Не знаю, – тихо, задумчиво ответил Анатолий и опустил глаза.

Оба надолго замолчали: поговорили… И ни о чем не договорились.

…Ирина плачет. Таисия Михайловна и Вера успокаивают ее. Таисия Михайловна прижала Ирину к своей груди, певучим голосом, как это может мудрая женщина, сочувственно шепчет:

– Поплачь, детонька, поплачь, милая, со слезками вся боль выбежит, только радость и останется.

– Какая уж тут радость? – всхлипывая, прижимается к ней Ирина. – Ничего хорошего, как яма какая-то, заколдованный круг. Туда, домой хочу, сил нет! И здесь он…

– Любишь ли ты его? – посмотрев на Веру, спросила у Ирины Таисия Михайловна.

– Да! – не раздумывая, ответила девушка. – Теперь точно знаю, что люблю! – и заплакала еще сильнее.

– Ну, так в чем дело? – удивленно вскинула брови Вера, прижавшись к подруге плечом. – Тебя никто не гонит, никаких препятствий нет. Все у вас есть, оставайся, живи, хоть здесь или в поселке.

– А сын?

– Что сын? Ты думаешь, что он твоего сына не примет?

– Не знаю…

– Значит, плохо ты Анатолия знаешь!

– Вы думаете?..

– Все само собой решится. Юрий сказал, разберется с твоими проблемами. Поедешь ты домой, а там сама думай.

– А как ему сказать? Когда я начинаю что-то говорить, Толик просто смеется надо мной, говорит, что я старая капалуха, скоро на другой ток улечу, – отвернулась Ирина и опять заплакала.

Таисия Михайловна и Вера засмеялись:

– Вот дуреха! Не принимай все близко к сердцу: он у нас такой, любит подшутить, сама видишь. А говорить ему ничего не надо! Лучше делай!

Отстранившись от Таисии Михайловны, девушка пристально посмотрела ей в глаза:

– Как это, делай?

– Ну, а это ты уж сама, детонька, решай, как поступить! Все зависит только от тебя.

Ирина вытерла слезы полотенцем, задумалась. И, правда, все зависело только от нее.

…Глубокая ночь крылом летучей мыши окутала уснувший мир. В доме тихо, прохладно, уютно и незабываемо хорошо. В серые окна пробиваются мутные разливы раннего рассвета. На кусочке чистого неба мерцают три яркие звездочки. Где-то на улице редко, едва слышно поет короткую песню сверчок.

Ирина не спит, смотрит на черные горы. В голове рождаются картины будущего настоящего счастья. Она нежно держит в свих ладошках тяжелую, мозолистую руку любимого человека, стараясь его не разбудить, прижимается к сильной груди. Минуты покоя и наслаждения переполняют стонущую душу девушки: «Как хочется, чтобы это никогда не кончалось! Ничего в жизни не надо, просто вот так лежать рядом с ним, чувствовать его сильное плечо, слышать ровное дыхание, ощущать ласковое прикосновение пальцев, а большего… не просить…»

Две недели прошло с того дня, как Ирина вошла в дом Толика на правах хозяйки. «На правах временной хозяйки! – сказал Анатолий с грубой улыбкой. – Все равно скоро выпорхнешь». Она не перечила ему, молча, покорно опускала глаза, соглашаясь с ролью. Пусть временная хозяйка, гостья, любовница – хоть кто, но только чтобы быть рядом с ним. «День, два, неделю, месяц или больше, а может, один час – но мой!» – думала она, трепетно переживая счастливые моменты настоящей жизни. Раньше такого с ней не было, чтобы вот так воспринимать общение с человеком, без которого, как ей сейчас казалось, она не сможет существовать. В прошлом у нее ни к кому не возникало подобных чувств. Там, в городе, было все иначе: быстро, стремительно, грубо, спонтанно. Если кто и говорил ей ласковые слова, комплименты, только для того, чтобы затащить ее в постель. Сейчас же каждое слово Толика воспринималось по-другому. Он не был ласковым, настойчивым любовником, однако любое его слово имело непонятное действие. Мягкая, добрая интонация голоса, редкие замечания производили на Ирину должный эффект: она трепетала, загоралась, мучалась. А когда он нежно гладил ее волосы, целовал бархат кожи или брал в свои руки ее ладошки, умирала от любви.