Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

– Я тоже рада, – в тон ему сказала Ксения. – Мне бы хотелось поговорить с тобой, если можно. Зайти к тебе запросто, как прежде, я не могу. Можно я завтра утром зайду после восьми?

– Хорошо.

На следующий день она встала пораньше, не дожидаясь служебного автобуса, поехала на городском, еле втиснувшись и опасаясь за свою ногу. Но доехала благополучно. Вошла в здание, поднялась на третий этаж, прошла по коридору, никого не встретив, бесшумно открыла дверь приемной, прислушалась, нет ли кого постороннего в кабинете. Было тихо. Она вошла, он сразу поднялся из-за стола.

– Доброе утро, Владимир Николаевич! Можно присесть? – она говорила спокойным тоном, слегка улыбаясь.

– Присаживайтесь, Ксения Анатольевна, – видно было, что он стушевался и не знает, как себя вести: по телефону она говорила «ты», а сейчас «вы».

– Мне бы не хотелось вспоминать прошлое, слишком дорого я за него заплатила. Да и вам, я думаю, оно ни к чему. Надеюсь, мы останемся друзьями?

– Я всегда был тебе другом, если ты помнишь, – мягко укорил он.

– Значит, решено? Я не хочу сейчас, в трудный момент моей жизни, лишиться могущественного друга, – откровенно высказалась Ксения.

– Ты преувеличиваешь мое могущество, – он легко разоблачил ее невинную лесть. – Тебе нужна помощь?

– Да. Дело в том, что я пишу стихи. Начала еще летом, продолжила в больницах. Поняла, что это мое призвание. Два из них вчера опубликовали. Вот! – и она протянула ему через стол газету.

В.Н. надел очки и пробежал глазами несколько строчек. Вид его при этом был очень серьезен.

– Поздравляю! – несколько озадаченно произнес он. – Я не очень разбираюсь в поэзии, но раз напечатали, значит, стихи хорошие. Рад за тебя, я всегда считал, что ты человек незаурядный.

«Вот тебе раз! Почему же не говорил?» – мелькнуло в голове.

– Мне, вероятно, придется уйти отсюда… – начала она и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Да, придется. Управляющий просил подыскать тебе работу, где ты пожелаешь. Он вызовет тебя на днях.

– Спасибо, что предупредили, я должна подготовиться к разговору. А пока, Владимир Николаевич, помогите мне опубликовать стихи в «Ленсмене». А еще лучше в журнале «Простор».

– Трудная задача. Я, к сожалению, как ты и сама знаешь, никакого отношения к культуре не имею. Всего-навсего кадровик, бытовик и коммунальщик. Но подумать можно. Есть один человек, помощник второго секретаря ЦК, моего друга. Он писатель и вроде неплохой и, конечно, знает эту публику или богему, как ее называют.

– Богема должностей не занимает, – поправила Ксения. – Руководящие должности в редакциях занимают чиновники, как и везде.

– Тем более, он может посодействовать. Сегодня же переговорю с ним, а ты к вечеру позвони. Лады?

– Спасибо. Ты всегда был и есть человек слова. И дела. За что и уважаю, и ценю, – у Ксении поднялось настроение, и она развеселилась.

В.Н. поднялся из-за стола, подошел к ней. Она тоже встала.

– А ты изменилась, Ксения. Вроде повзрослела, стала уверенной, и стихи… Ведь не каждый человек может сочинять…

Ксения вдруг прочитала:

Вы говорите: – Пятьдесят.
Но разве это тот предел,
Где чувства, отслужив свое, лежат
Подшивкой старых пожелтевших дел?

– Это ты про кого?

– Про тебя. Когда я лежала в больнице, тебе исполнилось пятьдесят, и я написала это стихотворение.

– А дальше? Мне никогда не писали стихов, именно мне. Правда, на фронте девушки присылали в письмах чужие стихи.

– Я тебе напишу и подарю. Я рада, что у меня есть такой надежный человек, как ты, – Ксения вышла, уверенная в том, что В.Н. сдержит слово.

15

По зданию тихо шелестели разговоры о том, что эта… каждый награждал Ксению существительным в зависимости от степени «дружеской привязанности» к ней либо от багажа словарного запаса … еще и стихи пишет. И уж, конечно, не за так ее напечатали. Ксения не оставалась в долгу.

* * *

Что за злобствующая свора
Лает, прыгает вокруг?
Кто посмеет стать опорой,
Коль клыки сомкнутся в круг?..

* * *

Травите, топчите, стреляйте в меня,
Мишень – мое сердце, как в тире.
Нет друга надежного, нет и коня,
И места мне нет в этом мире.

Эмоции, выхлестнутые на бумагу, облегчали существование. Несколько стихов она отнесла помощнику второго секретаря ЦК, писателю, который неплохой. Он просмотрел сразу же при ней, что ей понравилось. Отложил в сторону те, которые она писала неистово, в приступе бешеной ярости, глубокой обиды, писала страстно, будто душу рвала в клочки, и не паста, а кровь растекалась по бумаге.

– Это не стихи, а истерика какая-то, больное воображение, – тоном непререкаемого авторитета говорил помощник по фамилии Блинов и откладывал, откладывал, и стопка неудержимо таяла, и таяла надежда в душе Ксении.