Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

– Ксения, вы скоро не ждите, ближайшие номера уже заполнены, поэтов у нас хватает, много членов СП (Союз писателей), их в первую очередь публикуют да еще блатные. Ну, вы понимаете. Думаю, в мартовском номере верняк будет, мы обычно только женщин даем на их праздник.

Через некоторое время они как-то разговорились насчет книг, Валеров собирал библиотеку, и Ксения стала покупать ему подписные издания в их киоске. Они не пользовались спросом у руководства.

18

В назначенный ей самой день она легла в больницу как плановая пациентка. Палата была другая, люди другие, ни одного знакомого лица. Правда, врачи-травматологи те же самые. Завотделением Исаак Петрович встретил ее как родную. Еще в прошлый раз, когда она встала на костыли и ходила по этажу, привыкая, они не раз беседовали в его кабинете о поэзии.Отец Исаака Петровича был знаком когда-то с Игорем Северяниным, стихи которого в советское время нигде не издавались, считались упадническими, неугодными власти. Ксения тогда заинтересовалась, и Исаак принес ей маленький сборничек, изданный еще до революции. Конечно, ей понравилось не все, но отдельные строки запали в душу: «И всюду человечьи лица без человеческой души…». Они имели к ней самое прямое отношение и в конце ХХ века.

– Снова, значит, к нам? Соскучилась?

– Еще бы! Такие мужички у вас, один другого краше, – пошутила она и добавила грустно:

– Не от хорошей жизни, Исаак Петрович!

Два дня, пока делали повторный снимок, брали анализы, она пролежала в приятном безделье, занятая своими мыслями, скользящими в голове строчками, ни с кем не общаясь, такой, как Альвина, в палате не было, остальные не вызывали интереса и желания разговаривать. На третий день рано утром ей, еще полусонной, сделали укол, она хотела встать и идти в операционную на своих двоих, но две сестрички заставили ее улечься на каталку.

– Дайте мне очки! И газету какую-нибудь, – попросила она.

– Зачем?

– Почитаю во время операции.

Обе расхохотались.

– Не до чтения тебе будет, девушка! – сказала та, что постарше, и они ловко покатили ее в операционную, где переложили на операционный стол.

Укол на нее странно подействовал: она стала болтлива, как никогда. Из нее посыпались вопросы, на которые она сама же и отвечала, так как врач и два его ассистента, похоже, из студентов-старшекурсников, молчали, занятые делом. Ей обкололи шов – местный наркоз. Пока ожидали действия лекарства, тихо переговариваясь, готовили инструменты. Она, отчего-то развеселясь, наблюдала за ними. Наконец, врач склонился над ней со скальпелем. Прошло некоторое время, и он спросил:

– Сможете немного потерпеть? Нужно еще разрезать без наркоза. Не хочется терять времени.

Она мгновенно вспомнила детство, операцию аппендицита, и как кровь разливалась по животу.

– И лекарства тоже, – пошутила она и провозгласила с пафосом:

– Экономика должна быть экономной! Л.И. Брежнев.

Врач улыбнулся под маской и сделал надрез по живому. Она закусила от боли губу. Кровь быстро остановили, и операция продолжалась. Ксения травила анекдоты, в основном, политические, другие она не запоминала, например: Кто такой Брежнев? Политический деятель времен Пугачевой. Врач, улыбаясь, работал. Наконец он стал выкручивать шурупы, с помощью которых пластина соединяла кости. Боль была такая, что Ксения замолчала, вцепившись изо всех сил пальцами в края стола, на лбу выступил холодный пот. У врача тоже лоб был в испарине. Наконец, один шуруп поддался, врач легко выкрутил его и бросил с грохотом в металлический судок. Ксения глубоко вздохнула, кольнуло сердце.

– Подождите, я передохну, – хрипло попросила она. – Сердце что-то прихватило.

– Лекарства все переносите? – спросил врач. – Вроде бы.

Он сделал ей сердечный укол. Ксения расслабилась, успокоилась. Опять потянуло на треп.

– У вас что, отвертка тупая?

– Да размер не совсем подходит, – уныло признался врач.

– Знала бы, из дома прихватила. У мужа каких только инструментов нет! – съязвила Ксения.

– У нас же специальные, медицинские, – оправдывался врач. – Ну, как, отдохнули? Продолжим?

– А вы ногу не оторвете?

– Постараемся, – пообещал врач.

– Мне страшно. И больно. Налейте лучше сто грамм спирта, ваше лекарство – туфта. И что-нибудь закусить.

Доктор послушался, налил в мензурку сто грамм и поднес на ладони колечко лука.

– Кушать нельзя, а закусить можно. Извините, ананасов нет.

– Обойдемся, – сказала Ксения, хлобыстнула сто грамм спирта, занюхала, а потом заела луком, как заправская пьяница.

Народное обезболивающее подействовало.

Хирург снова с силой вдавливал шуруп в кость, а Ксении казалось, что он тянет изо всех своих мужицких сил саму кость. Боль, смешанная со страхом – а вдруг кости снова оторвутся друг от друга? – туманила мозги, едва ни до потери сознания, ей хотелось, чтобы страдания скорее стали прошлым. Знакомая по реанимации с действием промедола, она поняла, что на ней сэкономили, вместо положенного наркотика, под действием которого она не должна была чувствовать боли, ей вкололи что-то другое, более слабое.