Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Мирные жители ненавидели их, ведь среди духов были их отцы, мужья и сыновья. После кровопролитного боя, когда духи уходили в горы, а советские отступали, оставляя на время раненных, мирные жители подбирались к ним и добивали мотыгами, лопатами, перерезали горло тесаками. Трупы погибших в Афгане отправляли в спецсамолетах в запаянных свинцовых гробах на Родину, которая посылала их на пушечное мясо, чтобы полутайно захоронить их.

Афганцы считали их не защитниками, а оккупантами и мстили им. Они так истязали и уродовали тела советских военнослужащих, что их невозможно было опознать. Ренат от этих откровений стал сам не свой. А у нее в голове не укладывалось, что советская власть способна на такие преступления. Официальная пресса была такова, что демократическое правительство республики Афганистан призвало на помощь войска вооруженных сил СССР, чтобы дать отпор бандитам, желавшим расправиться с демократией.

И так безбожно замалчивали правду долгие десять лет, с 1979 по 1989 год. Когда гласность и свобода печати набрали силу, люди не успевали осмысливать правду об Афгане. Пресса, книги, фильмы буквально захлестнули, потопили людей в океане информации. Живые участники ходили по улицам неприкаянные, пили, среди них были инвалиды. Она тогда написала стих:

ХАТА НА КРАЮ

Ну, где же мясо, ну, где же масло?
Прилавки голы, как обриты.
А где коровы? – спрошу у вас я. –
Партейцы наши, антисемиты.
На Кубу лезли – нам было надо?
В Афганистане мы все, как один.
Партейцы наши, как продотряды,
Сдирают шкуры с рабочих спин.

Тело мужа увезли в морг, а она не могла уснуть: он мерещился ей в тельняшке, стоящий в углу спальни. Наконец, выпила еще снотворного и провалилась в сон. На следующий день прилетели родственники Рената: Тимур, Аниска с мужем. Привезли свекровь. В квартире стоял плач и причитания, особенно убивалась мать, потерявшая сына. Ксению поили водкой, снотворное забрали. Она ничего не могла есть, ничего не соображала, ходила, как сомнамбула.

Привезли из морга тело Рената, потом привезли муллу, он обмыл его, завернули в белую ткань по мусульманскому обычаю, положили на полу. Ксения обняла ноги мужа, прижалась к ним лицом, губами, сходя с ума от мысли, как мгновенно сбылись его вчерашние слова. Слез уже не было, в горле стоял комок: почему? зачем?

Он лежал в зале, стали приходить люди попрощаться, а кто и просто из любопытства, особенно совминовские женщины. Прошло три года, как она ушла оттуда, а они не забывали о ней. Такого продолжения они не ожидали. Пришла и Фарида из издательства выразить соболезнование. Ксения сидела во всем черном, застывшая, как камень, еле шевелила губами, отвечая на соболезнования.

В последний путь Ренат отправился на своем грузовике, за рулем был шофер с базы. Похоронили на Бурундае. Дача друга Фархада, куда они изредка бывали приглашены, находилась за небольшим озером. Поселок Бурундай был неподалеку, туда они не раз ездили за водкой. Ренат часто говорил: – Какой простор! Сколько воздуха и света! Хорошее кладбище, не то, что в городе. Скопище! Я не прочь здесь лежать. Она тогда очень сильно удивлялась необычности его слов, не свойственных его характеру. А ведь именно там остался он лежать!

Вернулись на поминки. Откуда-то появилась Салта, как будто специально поджидала, когда люди вернутся с похорон. Непонятно, почему, она села во главе большого раздвинутого стола, а Ксения, вдова, примостилась сбоку от нее.

Люди приходили и уходили, некоторые косились в сторону женщины, которая пила рюмку за рюмкой, громко предлагала поминавшим выпить. Одним словом, вела она себя, мягко говоря, несколько нагловато. Общая их с Ренатом давняя знакомая Полина даже спросила у Ксении: – Почему эта женщина ведет себя так, как будто у нее есть какие-то права на покойного, как будто он близкий ей человек. Нескромно и некрасиво, нужно ее одернуть, перед людьми неудобно, да и близкие родственники наблюдают. «Может, я вдова-жена, а она вдова-любовница? – пронзила мысль. – Даже сегодня, в этот скорбный день такая мерзость вдруг, и я опять – притча во языцех, вот уж насплетничаются вдоволь, вытряхнут грязное белье на всеобщее обозрение. Я что, проклятая, что ли?»

* * *

Отмечаю печальные даты,
Опуская пред встречными взгляд.
Дай им Бог не изведать утраты,
Я изведала столько утрат.
Я рыдала сухими глазами,
Я молчала, как сотня немых,
Я отчаянно прятала пламя,
Пламя скорби от взглядов чужих.
Нету муки сильнее и чище,
Чем моя бесконечная боль.
Тлеет вечно искра в пепелище,
Где пылала когда-то любовь.