Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Перестройка продолжалась, у многих неглупых людей стали открываться глаза на нового правителя, симпатии резко пошли на спад. Над словечками новоиспеченного генсека похихикивали: начать, новое мышление (ударение на первом слоге). КОНСЕНСУС, процесс пошел и др. Но в целом писательская братия была довольна. Некоторые достали рукописи из столов и опубликовали в «Просторе», потом издали книгами. Гласность перехлестывала через край, порой переходя в разнузданность, журналисты совершенно обнаглели, врали напропалую, обеляя совсем недавно бывших черными, и очерняя белых. Колчак стал народным героем. Да сколько же можно переписывать историю?

На экраны вылезли не только пошлые, но и похабные иностранные фильмы: Голубая китаянка. Легенда о Нараяме. Появился наш совершенно кощунственный, на ее взгляд, фильм: Покаяние, – где бесконечно выкапывается из могилы труп Берии… Ну, и книги, книги… Не очень понравилась конъюнктурная книга Чингиза АЙТМАТОВА «Плаха». Слишком часто и, на взгляд Ксении, навязчиво использовался образ Иисуса Христа. Зато показалась актуальной, а от этого страшной книга 1984 Дж. Оруэлла. Отрывок:

– Как человек утверждает свою власть над другими?

…

– Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно. Теперь вам понятно, какой мир мы создаем? Мир страха, предательства и мучений, мир топчущих и растоптанных… мир будет становиться более безжалостным… прогресс будет направлен к росту страданий… наша цивилизация будет основана на ненависти… не будет иных чувств, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Все остальные мы истребим. Мы разорвали связи между родителем и ребенком, между мужчиной и женщиной, между людьми. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребенку, ни другу. Новорожденных мы заберем у матери, как забираем яйца из-под несушки. Половое влечение вытравим, размножение станет ежегодной формальностью, как возобновление продовольственной карточки. Не будет иной верности, кроме партийной верности. Не будет искусства, литературы, науки. Не будет различия между уродливым и прекрасным. С разнообразием удовольствий мы покончим. Всегда, каждый миг будет наслаждение от того, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно.

Что это? Ощущение такое, что мы уже такое проходили: кровавый Октябрь, десятки лет репрессий, голода, предательств, доносительств, дети на родителей, теория стакана воды и многие другие советские реалии. А показательные процессы Вершинского? А топчущие? А растоптанные? А поголовный страх всей страны СССР перед собственным правителем, узурпатором Сталиным? Берия? Ежовым? А наводненные сексотами фабрики, заводы, творческие организации? А организованная травля Зощенко, Ахматовой, Пастернака? А высылка умных и талантливых из страны Терпимости? Где статистика людей, ставших лагерной пылью?

Так это б ы л о? Или продолжается сейчас? Искусство и литература заменены суррогатом, масс-медиа, пошлостью, порнографией, парадами геев, лесбиянок, разгулом педофилии, детской проституцией обоих полов. Море продуктов, а есть опасно, океан алкогольной продукции, а пить опасно. Партий много, а никому не верят. А боль за своих соотечественников, убиваемых своими? А вечные унижения простого обычного человека перед чиновниками? Этими ничтожествами, получившими власть?

О бумаге

Меня закапывают в могилу,
Но не землей, а бумагой.
Вот только жила, ходила,
Дышала туманной влагой.
Но вот уже воздуха нету –
Не под землей, ПОД БУМАГОЙ.
На ней разрешенья, запреты,
На ней под каким-то флагом.
О, если б деревья знали,
Каким подвергаемся пыткам!..
Они бы не произрастали,
Была б целлюлоза в убытке.
И берегли бы бумагу.
И не было б справки о том,
Что кто-то задохся без влаги,
А кто-то поджег свой дом.

Лично она Горбачева ненавидела, все в нем было фальшиво, продался за очень большие деньги и до сих пор цветет и пахнет. Он целенаправленно вел страну к развалу, пудря мозги не только простым людям, но и очень непростым своей показной демократией, гласностью, свободой печати. Как пел Володя Высоцкий: – Ну, вот, мне дали свободу. А что я с ней делать буду? Получилась свобода от ответственности за свои лживые слова, подлые поступки.