Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Они встретились на следующий день на Ваганьково, он вернул ей прочитанную верстку и присутствовал на обряде крещения. Поп был старенький, седой, при работе на его лбу выступил пот от усердия. Он окропил ее святой водой из большого медного чана, надел с молитвой простой крестик из олова. На том обряд завершился. Георгий ее поздравил и преподнес в подарок серебряную цепочку. Они дружески распрощались. Она еще раз подошла к могиле Володи. «На крестике православном я имя твое ношу…», она сделает потом гравировку на крестике «ВВ».

Поливин презентовал ей две контрамарки в московские театры. Она пошла на спектакль «По мотивам Декамерона». Играли Юрский и Терехова. На сцене стояла огромная бочка. Терехова наклонялась над ней, а Юрский, прижавшись к ее юбке, изображал телодвижения полового акта. «Декамерона» и «Золотого осла» Апулея Ксения читала лет в 16. Зал визжал от смелости актеров. На взгляд Ксении, это была похабщина. Перестройка выставила на всеобщее обозрение самое низменное, грязное и пошлое в людях. Тогда некоторые оптимисты предрекали: «… пена, пена, все пройдет, насытятся». Не прошло, не насытились, вошли во вкус.

В ход с улицы пошли маты в литературу, на сцену, на ТВ. Все, как в жизни. Издали книги маркиза де Сада, Гитлера «Майн Камф» и др. Появились фильмы «Ночной портье», «Голубая китаянка» и другие мерзости. Культура резко пошла на спад, нравственность сбросили с корабля современности. Ксения опять могла бы повторить строки своего стихотворения, написанного в затхлой атмосфере брежневщины. Сейчас было хуже: «Я родилась, наверно, не в то время, так неуютно в мире этом мне…» В другой театр она не пошла, опасаясь, что ее может вырвать от отвращения прилюдно.

Как-то она написала письмо со своими стихами известной поэтессе Римме Казаковой. Ей нравились ее типично женские стихи. Римма ей, как ни странно, ответила, что, если Ксения будет в Москве, пусть заходит. И она зашла, предварительно позвонив. В Алма-Ате она достала через Салту красивую банку индийского чая и презентовала Римме Федоровне. В огромной кухне сидели за большим столом две молодые женщины. Римма провела ее в свою гостевую, по-видимому, комнату, из которой виднелась через дверной проем спальня хозяйки.

Пока хозяйка накрывала на стол, Ксения подошла к стеллажу во всю стену. На одной из полок увидела фото Высоцкого. Похоже, Римма отдала дань ушедшему поэту, как многие и многие…при жизни игнорировавшие собрата. Хозяйка угощала ее черной икрой и кофе. Говорила, в основном, она. Речь шла о мужчинах, с которыми была близка Римма. Нельзя сказать, что Ксения слушала с открытым ртом похождения богемной бл… Но что было делать? А ведь она пришла не за тем. Она хотела услышать мнение профессионала о своих стихах, получить поддержку известной поэтессы, может, и помощь в публикации. Но куда там! Одинокая женщина нашла сосуд для своих интимных откровений. Она также жаловалась на своего сына и сноху:

– Оба бездельника, сидят на моей шее. Вон сидит в столовой и корчит из себя светскую даму, а сама живет за мой счет. И сынок тоже.

И все это в течение двух часов. Один момент, правда, Ксения запомнила. Римма рассказала о днях литературы Казахской ССР, которые происходили в Москве. В советские времена это практиковалось. Дни выливались в элементарные пьянки и сношения. Римма положила глаз на молодого, но уже известного поэта, сама пришла к нему в номер в гостиницу, и сама напросилась на интим. Да уж! В конце откровений Римма спросила: – Слушай, а ты замужем? Ксения кивнула головой. Римма продолжала: – И кто он? Ксения смущенно ответила: – Шофер. На это Римма произнесла целую тираду: – Работяга, значит? Друзья, старания утройте! Давно ушли мы от сохи. Вот вы, товарищ, ройте, ройте! А мы пошли писать стихи, – Казакова прочла циничный стишок с усмешкой. – Вот у меня один муж был стоматологом. Говорить с ним, правда, не о чем было. Но зато – добытчик! Я с ним горя не знала, всегда деньги были. У нас-то заработок непостоянный: то густо, то пусто. А поговорить всегда с кем найдется, да и другое что. Так что работяга – это хорошо. И не надо смущаться.

Ей кто-то позвонил. Римма начала сразу говорить на повышенных тонах, а потом вообще истерически. Стало заметно, какая она вся издерганная, нервная. Ксении стало ее жалко. Решив, что пора уходить, она сказала: – Я пойду? Спасибо вам, Римма Федоровна, что приняли меня. Хозяйка с явным облегчением засобиралась: – Да, да, Ксеня, мне надо бежать! Суета проклятая…

После этой встречи Ксения больше не интересовалась стихами Казаковой. Правда, по возвращении домой она написала ей посвящение, в котором содержался упрек, но не выслала.

Два слова Римме Казаковой

…И звезда с звездою говорит.

М. Лермонтов